Фильм я этот посмотрел лет в тринадцать и не по какому-нибудь ныне архаичному магнитофону, а чинно, никого не стесняясь, по общественному телеканалу. Канал этот был РЕН ТВ и то ли по субботам, то ли по воскресеньям по нему крутили эрос. Фильмы были двух категорий: художественные и не очень. «Эммануэль», к примеру, и «Историю О» никто не цензурировал, и Сильвия Кристель могла спать спокойно не боясь лишиться какой либо части тела. Но были фильмы и позабористей. Собственно (цензура). Наиболее откровенные сцены, к несчастью подростков и домохозяек, вырезались и оставалось, пардон за каламбур, (цензура) без (цензуры). Лишь вопли не поддавались никакой коррекции. И вот в один день – и как не пошатнулся свет? – по РЕН ТВ показали «Калигулу» без цензуры. Ну прямо все показали. Ну я и обалдел…



Фильм надо разделить на две составляющие, на эстетически-эротическую и на идею. Идея было в том, чтобы показать, как выплавляется Зло. Зло, по мнению авторов, есть неограниченная власть. По смерти императора Тиберия по прозвищу Козлина (прозвище реальное) императором становится Гай Цезарь по прозвищу Калигула или Башмачок и впадает в самый безудержный разврат и злодеяния. Образ Калигулы и события навеяны «Жизнью двенадцати цезарей» Светония. Та самая замечательная сцена, когда Калигула срывает императорский перстень с руки умирающего Тиберия, а тот больше борется ни за жизнь, а за власть, есть и в книге. Но книга слабая, и до сих пор спорят, был ли Калигула таким как его изобразил Светоний или пал жертвой клеветы.

Если говорить об реализации идеи – Зло есть неограниченная власть – авторы, правы они или нет, справились блестяще. Ни один человек, посмотревший фильм, не будит считать большим Злом что-то другое.

Сдается мне, что ни будь этой реализации фильм бы не получил "Золотой пальмовой ветви" Каннского кинофестиваля. Но так как идея заключалась в рамках демократической парадигмы и низвержении авторитета, либералы не могли ни почтить его создателей.

Если говорить об эстетики, то она имеет какой-то удивительный ритм. Классическая русская музыка ложится на постельные сцены, эротические сцены чередуются сценами запредельного насилия. Блистательные Майкл Макдауэлл и Хелен Миррен произносят между ними драматические монологи, но спинтрии – организаторы и участники «аццких наслаждений», кажется, никогда не отдыхают. Как ни странно все ужасы ограненные Рахманиновым и Тинто Брассом очень идут друг другу, и грандиозная оргия является высшим воплощением эстетического скотства. Фильм этот стоит особняком и как бы топорщится. Нет у него ни предтеч, ни продолжения. Он такой один именно потому, что ни у кого впоследствии не хватило наглости и денег, чтобы снять похожий фильм.

Если расспросить потребителей, но отнюдь не профессиональных критиков, окажется, что большинство его критикует и ругает на том основание, что так называемые «пикантные сцены» переходят норму эротики и, по сути, являются (цензура). И это верно, если судить по принятому, в том числе и в России, международному стандарту. Но верно это лишь по установленному правилу, а на деле провести водораздел между эротикой и (цензура) невозможно. Больше того, любой качественный фильм от студии Приват имеет в себе куда больше эротических элементов, чем любой фильм серии «Эммануэль». Больше того, он даже имеет большее отношение к искусству, чем любой сериал НТВ. Его основа – эстетика. Правда не эстетика режиссера, снявшего фильм, а эстетика самой природы, которая выступает в качестве художника и иллюзиониста, и постоянно приманивает душу бесконечным количеством по существу художественных приемов. И не найдется ни одного искусства, которое не распознает себя в (цензура). Танец – да пожалуйста. Музыка – да пожалуйста. Драматургия – да пожалуйста. Не случайно, небось, Афродита и Эрот, символизирующие красоту и влечение были неразлучной парой греческой мифологии. Красота без эротики невозможна, даже если это красота гор. Это не осознается лишь благодаря сублимации и истончению эротического чувства.

Фильм этот хорош хотя бы тем, что разрушает стереотипы и не дает закостенеть художникам. Но и смотреть его стоит художникам или, все же, смотря, припоминать слова Руссо применительно к «Жюстине» Сада: «Душа девушки, прочившей эту книгу, будет погублена навечно». Конечно, риторика, но нечто губящее в этом фильме безусловно есть.