Глядя на хитрое лицо писателя, совсем не видится аналогий с плакатными советскими правильными парнями, а книги его тоже никак не похожи на что-то поучительное и залитое в гранит где-нибудь на аллее героев. У кого-то насчет Алексина может быть иное мнение, что и неудивительно, поскольку писатель был не только советский, но принадлежал к системе, был замом у Михалкова, то есть, съел собаку в грязной и подковерной борьбе.

"Безумная Евдокия", на мой взгляд, наиболее характерное произведение автора. Я давно научился читать Алексина, мое, с детства усвоенное правило читать от писателя к тексту здесь сыграло основополагающую роль. В советские годы, где абсолютно везде топталась цензура, писатели были вынуждены представлять свои творения в определенном виде. У Алексина же все довольно хорошо закамуфлировано.

"Безумная Евдокия" львиную часть текста повествует о жизни обычной семьи с успешной школьницей Оленькой. Лишь небольшая часть текста предлагает иную трактовку, "настоящую". Иными словами, мы долго видим учительницу глазами девочки и только в итоге нам преподносят правильный вариант, исключительно советский, как все происходило на самом деле. Глазами, естественно, учителя.

В иное время, да и в недалеком будущем, у нас и мысли бы не возникло сомневаться в правильности этой книги, но, если кто-то мне скажет, что сказка про Колобка заканчивается тем, что Лиса заплакала, признала себя виновной и пошла добровольно отдаться охотникам на воротник, то я даже смеяться не стану. Собственно, в этом, как я считаю, весь Алексин. Не только "Безумная Евдокия", но и все другие произведения, где, как считал писатель, могли быть проблемы с цензурой. Это не касается, скажем, таких мощнейших вещей, как "Очень страшная история" или "А тем временем где-то", там нет никакой идеологии.

Я хорошо себе представлял, как Алексин писал "Безумную Евдокию" и многие другие свои произведения. Без всяких там рамок и ограничений. Только бы не забыть в самом конце нашлепать советского смысла. А у советского читателя и не должно возникнуть сомнений по поводу того, что идейный писатель Алексин вдруг может изобразить эгоистку Оленьку или хулигана Севу Котлова.

У меня же нет никаких сомнений по поводу истинных намерений автора. Хотя бы по тому, как азартно и с настоящим интересом он передает все то, что должен по идее порицать. Как Шукшин, например, в своих "Любавиных" так хорошо изобразил проклятых кулаков, что тут же хочется встать на их сторону. Или, скажем, читал я тоже советского писателя Вильяма Козлова, тот так лениво громит проклятых жуликов и спекулянтов, но о посещениях кабаков пишет очень живописно и со знанием дела.

Что касается истинной трактовки "Безумной Евдокии", где выступил бы настоящий Алексин (живший в проклятой Германии до недавнего времени), то она звучит примерно так, "гению, даже будущему, никакие правила не писаны". И это довольно мягкая формулировка.