Отважная журналистка Рахими прибыла из Тегерана во второй по величине город Ирана Мешхед, чтобы пролить свет на серию убийств, происходящих в ночи. Жертвами неизвестного палача становятся только падшие женщины, которых выволокла на грязные улицы нужда, разукрасила их дешёвым вульгарным макияжем, а волосы заставила прикрыть не по-мусульмански ярким платком. Методы преступника просты и понятны, при желании и захудалая местная полиция легко бы выставила парочку наружных постов наблюдения, чтобы прокатиться за мотоциклистом, что увозит путан на скорое рандеву с сатаной, или точнее иблисом. Однако же никого из стражей порядка священного города, где наибольшее в Иране количество мечетей, не смущает самосуд местного Джека-потрошителя, ибо «на всё воля Аллаха». И лишь неугомонная Рахими, чьи повадки и манера общения выдают в ней скорее поборницу западных светских ценностей, берется подергать за сигнальную нить, что раскинул в глухих переулках разврата тот, кого нарекали «Святым Пауком».

Несмотря на документальную основу, в ленте иранского шведа Али Аббаси используется поистине восточное изобилие художественных средств, призванных передать весь ужас и тревогу, окутавших Мешхед. Режиссёр обволакивает экран покрывалом ночи, приглушает звуки, фокусируется на лицах будущих жертв, крупным планом фиксирует предсмертные судороги, доходит до видений маньяка, которому чудится, будто очередная проститутка умудряется посмеяться над ним и с перекошенным ртом. Дело мстителя-одиночки Саида Ханаи громыхнуло в 2001-м на весь исламский мир, но и спустя двадцать лет нам тяжело понять, как тамошнее общество сочувствовало серийному убийце, взявшему на себя роль чистильщика – с молчаливого одобрения властей. Видимо, до конца этого не понял и сам Аббаси, для чего и привлёк директора по кастингу Зару Амир Эбрахими. Девушка оценила материал и вызвалась исполнить главную роль. Сыграла она так, что мотивы преступника отошли на второй план, поскольку Рахими легко и непринуждённо вошла в условную гильдию бесстрашных правдоискателей кинематографа, где заседают Вероника Герин из одноимённой криминальной драмы Джоэла Шумахера и Кэтрин Болковак из кошмарного триллера Ларисы Кондрацки «Стукачка» о секс-рабстве на Балканах. Рахими с видимой неохотой носит хиджаб, с ещё большей досадой вынуждена скрывать педикюр, зато оживает, когда дело доходит до ловли на живца. Привычная вроде бы детективная тактика, когда есть понимание, где и как орудует преступник – но с арабским колоритом она приобретает другой вид.

В завязке кино Аббаси обозначает собственное отношение к узницам морали, вышедшим на панель. Режиссёр показывает синяки безымянной по сюжету жрицы продажной любви, пробуждает некое подобие сочувствия, когда ей недоплачивает клиент. За другую путану вообще колет в сердце – безжалостный праведник даже не дал доесть яблоко. Ну а кадр с ногами закатанной в ковёр жертвы – когда сам убийца, извините, дерёт изголодавшуюся по ласке супругу, потрясает не меньше, чем сцены расправ. Нет, постановщику жалко этих сирых бродяжек, за судьбы которых не постоял бы и сам пророк Мухаммад, однако и на убийцу клеймо порождения зла он не вешает. Аббаси заходит со стороны прошлого Саида, как бы между делом вставляя кадры с его работой строителем, где он явно не дорастёт до начальника участка. Сезон охоты за ночными бабочками в платках открыл ветеран войны, не сумевший перейти на мирные рельсы. Любящая жена, послушные дети, уважение соседей – эти бесценные для нормального мужчины слагаемые счастливой жизни не имеют значения для человека, чей мозг необратимо повреждён боевыми действиями и сводящим с ума ощущением, что враг приближается. Аббаси хитроумно касается темы 11 сентября 2001 года, будто желая показать, какими по большому счёту одинаковыми выглядят террористы, и вся разница между ними в том, на кого завтра обрушат они новый удар.

Каждый значимый персонаж картины ведёт войну – в том числе и бездарный начальник полиции, чьей доблести хватает на домогательства к заезжей красавице-журналистке, ну и на ношение вычурных погон. Сама Рахими следует голосу инстинкта, усиленному глубоким внутренним протестом от незавидной доли женщины в ортодоксальном мусульманском государстве. В Иране действуют настолько беспощадные законы, что автору пришлось снимать кино в Иордании, но даже так чувствуется, как далеки высокопоставленные мужи в тюрбанах от страданий простого народа. Умышленно или случайно, но Аббаси поставил откровенно антиклерикальный фильм, где большим злом, чем «Святой Паук», выставлены прикрывающиеся Кораном моралисты, и ещё толпа, а у неё нет ни времени, ни желания разбираться в причинах столь тяжёлого социального явления, как проституция. Слишком сложно, тогда как вознести новоявленного героя нации – другое дело, и плевать, что у человека в голове до сих пор грохочут выстрелы и возгласы обречённых на смерть. Это общество и превращает тихого семьянина в тщеславного изувера, который не истребляет пороки тихо и стыдливо, а упивается своей великой, как он считает, миссией, чтобы потом жадно просматривать утренние передовицы и ворчать, где же про «Паука»?!

В нравственном отношении Аббаси преуспел чуть больше, чем в сугубо изобразительном. Режиссёр слегка увлёкся жёсткой натурализацией насилия, из-за чего развязка возникает как будто поспешно, словно человек спохватился, что хронометраж поджимает, а нужно ещё добавить самую жуткую сцену с демонстрацией убийств послушным сыном палача. С городским антуражем Аббаси упорствовать также не стал, хотя это как раз объяснимо переносом съёмок в другую страну. Главное, что автор не оставил без внимания конфликт между неукоснительным служением заповедям пророка Мухаммада и уязвимость перед банальными страстями. Аббаси обошёлся противопоставлением сигарет «Мальборо», какими балуется Рахими, и мифическим опиумом Саида, что заманивал жертв. В обоих случаях наносится вред здоровью, но насколько разный по последствиям… Эта колючая простота и делает «Святого Паука» проникновенным фильмом. Не об убийце снял кино выходец из страны, где ещё помнят взгляд прожигающих глаз Хомейни, а о трагедии заплутавших в поисках выхода душ и о пустоте сознания людей, которые единожды взяв в руки оружие, не могут расстаться с ним уже никогда.