Словно опровергая значение слова «Космос», по вселенной бродят тела, называемые планемо. Пустынные шары, не прибившиеся ни к одной из звёзд. Самозванками они пересекают орбиты, сбивают и сбиваются. Гибнут или выживают, но чаще веками плывут, как громадные капли жира, плывут лениво, и если бы хоть что-нибудь мыслящее могло созерцать каждый день новые восходы, новые красоты небосклонов, новые звёзды и луны!
Меланхолия, созданная Дюрером и Триером, - такое тело. Безжизненное, твёрдое, но издали похожее на благословенно прохладное голубое облако. Ничего не стоит тут говорить, - великие умы трактовали достаточно и медь одного, и плёнку другого.

Пропасть между миром и жаждой любви, великий эгоцентризм ли, то самое, у Лорки которое, роковое томленье о загубленной жизни, неотступные думы – всё напрасно, всё поздно; столкновение жизни и смерти, организованности и хаоса. Может, всё проще? Может, Дюрер наводнил картину символами, чтобы сказать одно: много вы все всего навертели и напридумывали за толщу веков, ученые, эзотерики и звездочеты, а мне осточертело это всё, и моей собаке это всё тоже под хвост. И Меланхолия горящей кометой выжигает зрение, не желающее видеть предметы мудрствования.

Пусть будет глупость, моя собственная глупость. Потому что я знаю, что такое депрессия. Потому что я везла эти санки по песку, а мешок с песком стоял на них сверху. Потому что я умирала от передозировки амитриптилина и училась мастерски прятать его под язык, а потом сплёвывать в грязную уборную больницы. Потому что я знаю, каково это: зависть, тошнота от нелюбви, направленной на тебя, и от всех внешних атрибутов правильности, чёткости, Космоса. Правильная свадьба, правильные слова, правильное предательство, которого ждёшь и оттого превентивно совершаешь своё собственное. Передозировка эгоцентризма, того, что не сплевать и не сблевать.

Бог никогда не планировал разрушить мир, созданный любовно, единственный на миллиарды миллиардов оазис в пустыне. Как ты прекрасна, возлюбленная Земля моя, как ты прекрасна! бегут по твоим дорогам гибкие лошади с крепкими дугами спин, а на них – женщины; одна, дочь сумки, тонка и изящна, другая – крепка и бела, как истинная арийка. Валькирия Вагнера, сломавшая крылья, купающаяся в дополнительном свете, ожидая своего Рагнарёка.

Бог не разрушит мир, полный зелени, симметрию стен и асимметрию деревьев. Бог не расцепит последних объятий. Бог не зароет мужчину в навоз, не определит ему там места. Но это может сделать человек, своей великой болью, своей беспредельной ненавистью притянувший громадину чужого и равнодушного камня, как магнитом.

Пусть все умрут сегодня: кто на пике своего страдания, кто на пике своего оргазма. Пусть наэлектризуется поле; пусть побегут в панике те, кто захочет любым образом сбежать с Земли и не сможет. Может быть, я научусь любить и быть спокойной, а то, что все остальные заплатят цену за меня, мне нет заботы. На вас падает мой великий эгоцентризм. Но не говорите мне, что вы об этом не мечтали хотя бы раз в жизни. Танатос сильнее всего на свете. Мы все мечтаем о смерти и об огромном шаре, который за спиной, перед лицом, над головой, повсюду.