Отзыв: Фильм "Дневник пастыря" (2017) - Дневник пастыря, или В познании себя - познание Бога...
Достоинства: Обращение к вечным проблемам человеческого бытия в их актуальной модальности. Добротный сценарий и убедительная актёрская работа.
Недостатки: Не для любителей action.
Благодаря друзьям на сайте постоянно нахожу яркие, глубокие, полезные и просто интересные работы кинематографистов. Вот и сейчас Kate Phoenix направила мои блуждания по этому безбрежному пространству в нужное русло.
Фильм Пола Шредера, помимо качественного сценария и хороших актёрских работ, уже интересен, как образец духовной, обрядовой и общинной жизни протестантской Церкви. Итан Хоук в роли преподобного Толлера несомненно убедителен (и уже здесь мы можем видеть различие префикса «преподобный», который для нас означает утверждённую свыше святость его обладателя, а для протестантов – всего лишь должностной номинал, знак принадлежности к клиру).
«Разум не даёт ответов. …Мы должны делать выбор, несмотря на неизвестность. Быть мудрым, значит одновременно носить в своём сознании две противоречивых истины: надежду и отчаяние. Жизнь без отчаяния – это жизнь без надежды. Заключать внутри себя и то, и другое – это и значит жить». Это слова Пастыря, обращённые к смятенной душе его подопечного. Однако может быть, по невосприимчивости слушателя, он не дает необходимых разъяснений своей формулы. А необходимым было бы разделение действий надежды и отчаяния по их объекту: первое относится к Всемогущему Лицу Бога, а второе принадлежит исключительно немощи Его созданий. Ведь нам не на что направить свою надежду в самих себе, и мы не можем отчаяться в милосердии Создателя, Чья любовь, безусловно, желает спасения каждому и всякому Его созданию.
Святой праведный Иоанн Кронштадтский вел дневник. Ежедневно и долгие годы. Для него это не было экспериментом, как для отца Толлера. Это не было средством самоанализа, по результатам которого нужно поставить себе диагноз, а затем прописать лечебные средства и мероприятия, имеющие целью исправить выявленные дефекты и оздоровить всё своё существо в целом. Для отца Иоанна дневник был частью его ежедневного делания, которое складывалось из богослужения, приёма посетителей, раздачи милостыни, поездок к болящим и страждущим, долгой ночной молитвы и, под утро, записей в Дневнике. А после всего лишь часового сна подъём, утренние молитвы и священническое молитвенное правило и т. д. и т. п. по одному и тому же распорядку, который неукоснительно выполнялся им всю его жизнь.
Анализ в Дневнике о. Иоанна был. Но без мучительной рефлексии, как у Толлера. Только констатация фактов и наблюдение за движениями собственной души. Как у натуралиста, ведущего дневник изменений погоды и перемен в жизни животного мiра. Бесстрастно, без оценочной динамики (типа: год назад я был таким, месяц назад сяким, и нынче я вот какой), которая понуждает судить о своём состоянии и выставлять себе оценки в журнал успеваемости. Но штука в том, что у нас нет для этого критерия и точки отсчёта. Мы не знаем, каково оно, состояние добродетельной души, не заем также, на какой глубине падения, т. е. в какой степени порочности мы пребываем в данный момент и с какого состояния начали труд по своему исправлению.
Зато нам подробно разъяснено, какие в нас действую страсти, какие желания и чувства именуются порочными, и поступки какого рода являются грехом. Ну вот, это и есть те объекты, которые, окинув внутренним взором прожитый день, нам надлежит поместить в свой Дневник. Без поиска причин их возникновения или совершения, без каких-либо поползновений самооправдания, только бесстрастное поименование, например: «Нынче за общим столом возникло во мне чувство досады, что не успел я зачерпнуть себе красной икры, и гневный, ропотный помысел на соседа, который успел скушать оной икры аж три больших ложки, задержался в моём сердце. Согрешил жадностью и гортанобесием, каюсь». А для Толлера Дневник становится собеседником, и хотя вначале он говорит: «Я хочу описать свои мысли и обычные события дня как они есть, ничего не скрывая. Когда пишешь дневник, снисходительным к себе быт не следует», – тут придраться не к чему, но с первой же записи начинает рефлектировать по поводу того, что и как он пишет.
Майкл, озабоченный проблемами экологии, считает нужным прервать беременность своей жены, ибо через 30 лет жизнь на планете будет столь ужасна и мучительна, что рождённые сегодня дети проклянут давших им жизнь родителей. При этом сам Майкл не проклинает своих, а ведь он считает, что ему суждено дожить до этого Конца Света. И то, что каждому человеку суждено в своей жизни безрадостно трудиться ради своего пропитания, болеть, физически и душевно страдать и в итоге умереть, Майкла тоже не смущает, но зацикленность на экологической катастрофе внушает ему глубоко безнравственную мысль о том, что не позволить своему ребёнку появиться на свет станет для этой едва затеплившейся жизни благодеянием. В итоге страх Майкла перед ужасами жизни приводит к фатальным последствиям.
«Отчаяние настолько развивает в человеке гордыню, что он упивается ей, вместо того, чтобы признать, что Бог гораздо созидательнее нас». Но ведь беда не просто в том, что человек перестает надеяться на Высшую Силу в этой, временной жизни, он вообще не желает соотносить имманентную мимолётность с трансцендентной Истиной и возможностью своего в Ней вечного пребывания. «И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков, 1Кор.15:19», – говорит Павел. И ещё, причина и следствие перепутаны: отчаяние происходит от гордости (либо от отягощённой нераскаянными грехами совести). Речь, конечно, идёт о духовном отчаянии, а не о мiрской его ипостаси, когда подросток впадает в отчаяние ежели у него чирей на носу вскочил, или выпускница от того, что у неё грудь не выросла, или беллетрист, если его печатать перестали.
Пастырь постоянно пребывает в размышлении и, оставаясь один, ведёт внутренний монолог, задумываясь то о вопросах своего пастырского служения, то о христианском долге вообще. «Проницательность, – говорит Толлер, – требуется в жизни христианина каждую минуту. Проницательность – умение услышать, какое действие велит предпринять Господь». (Наши Отцы сказали бы: рассудительность, смирение и упование. И в этой, казалось бы, незначительной разнице определений может скрываться тонкая причина прелести, духовного заблуждения, ибо рассуждение апеллирует к Заповеди, которая для всех, а умение слышать Господа предполагает твою особенность, что является корнем гордыни.) А перед этим он рассуждал о призвании: «Одни призваны из-за стремления к людям, другие из-за своего страдания, третьи из-за своего одиночества. Они призваны Богом, потому что благодаря общению могут держать людские сердца в своих руках, они призваны из-за своего знания о всепоглощающей пустоте вещей, которую может заполнить только присутствие Спасителя». Но ведь призвание – это свет Невещественного Солнца, оно, как и свет звезды, проливается на всю разумную тварь равно, однако каждый восприемлющий этот свет усваивает и преобразует его сообразно собственной воле и сумме своих персональных свойств, качеств и способностей.
Готовясь к встрече, он продумывает каждое слово предстоящей беседы с погибающей душой, а потом анализирует, что сказал не так, чего не договорил, что было лишним. Похоже, он берёт на себя ответственность за каждую приходящую к нему душу. Это тяжёлый и опасный путь, быть может, даже не верный. Разве человеку такое по силам, тем паче, обременённому собственными тяготами и скорбями, нерешёнными проблемами и не зажившими ранами. Пастырь – Божий работник, точнее, со-работник. Без благодатной помощи свыше все духовные наши труды либо бесплодны, либо имеют негативный результат. Без осознания своей немощи и недостаточности приступать к трудам на Божьей ниве возбраняется. Если не осилишь, то надорвёшься и перегоришь. А если паче чаяния достигнешь желаемого, рискуешь впасть в надмение и гордость. У Толлера мелькает помысел: «Кто я такой, чтобы рассуждать о гордыне»? А ведь это рассуждение должно стоять на первом месте. Приступая к делу (к своим трудам пастыря и наставника), помолись Богу о ниспослании помощи, исполни от души всё, что в твоих силах и разумении, поблагодари Бога, что позволил тебе совершить сей труд, и отступи, давая Ему место действовать далее по Своему усмотрению. Ты отвечаешь только за произволение и усердие, результат не в твоей власти и ты за него ответственности не несёшь. «Я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог; посему и насаждающий и поливающий есть ничто, а все Бог возращающий, 1Кор. 3,5–6», – говорит Павел. А если ты мнишь себя ответственным за плоды своих трудов, то это и есть гордыня. Этот принцип универсален, он должен соблюдаться как в отношении ближнего (помощь, попечение, наставление), так и в борьбе с собственными пороками, в деле исполнения Заповедей и совершенствования в добродетели. Lex credendi est Lex orandi. Закон веры есть закон молитвы.
Смысл всякого делания и помощи в делании, подаваемой по молитве, есть опыт со-трудничества со своим Создателем. Синергия, ставшая навыком, и есть цель исполнения Заповеди. Синергия означает присутствие в делателе благодати, благодать же не приближается к непотребству, и всякой нечистоте к своему сосуду приблизиться не позволяет. Благодать угнетает порок и взращивает добродетель, а без неё ни первого, ни второго как должно совершиться не может. Стяжавший благодать пребывает в мире и благодушии, а действующий по своей воле и своими человеческими силами отягощён смущением, сомнениями и скорбью, либо, если преуспевает, находится под угрозой прелести, искушается гордыней. Благодать ведёт страстного и грешного в чистую землю бесстрастия и божественной любви, а безблагодатный, аще и достигает желаемого, остаётся во власти прежних своих страстей, в нечистоте порока и в узах нераскаянного греха. Ибо «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать, Притч.3:34»
«Дневник не принёс мне покоя. В нем жалость к себе и ничего больше». Так проблема в Дневнике или в том, кто пишет на его страницах? Дневник Иоанна Кронштадтского – свидетель непрерывной молитвы, которая совершалась в его авторе силой Божественного Духа. Эта молитвы менялась по содержанию в зависимости от внешних обстоятельств и душевного состояния молитвенника, становясь то покаянной, то умилительной, то восторженно хвалебной, то просительной, но сам молитвенный дух отца Иоанна всегда пребывал в единении со своим Творцом и Богом. Читая его строки и мы, по вере нашей, приобщаемся этого благодатного единства, научаясь подвигу молитвенной жизни, заповеданной Апрстолом: «Непрестанно молитесь, 1Фес.5:17».
«С какой лёгкостью говорят о молитве те, кто никогда по-настоящему не молился», – думает Толлер в ночной бессоннице, наполненной физической болью. Согласен, но слова их тяжелы для души вопреки своей пустоте. Слово истинного молитвенника тоже легко течёт из его уст, и хотя бывает тяжким и не удобным для слуха, однако услаждает и умиляет оно сердце слушающего, наполняя его душу лёгкостью, миром, покоем и надеждой.
Может показаться, что я возражаю Толлеру или дискутирую с ним, но это не так. Я просто продолжаю его мысли в том духе, который присущ нашей Церкви. И я отнюдь не думаю, что все прочие конфессии, кроме Православия, ложны или безблагодатны, но верю, что полнота благодати и наиболее удобные пути её стяжания обретаются именно у нас.
Эти мысли можно продолжать бесконечно, как бесконечно восхождение души к совершенству. Однако мы и так уже злоупотребили терпением читателя и распространились за пределы формата, установленного сайтом. Выскажу в заключение лишь одно пожелание зрителям этого фильма: эта картина располагает и к размышлению, и к сопереживанию; воспользуйтесь этой возможностью, поупражняйте свой ум и сердце, ибо в нашей суетной жизни, полной рассеивающих наши чувства и мысль забот, тревог и соблазнов, мы очень часто забываем о главном, о том, что Слово Божие именует «единым на потребу» (См. Лк.10:40-42).
Фильм Пола Шредера, помимо качественного сценария и хороших актёрских работ, уже интересен, как образец духовной, обрядовой и общинной жизни протестантской Церкви. Итан Хоук в роли преподобного Толлера несомненно убедителен (и уже здесь мы можем видеть различие префикса «преподобный», который для нас означает утверждённую свыше святость его обладателя, а для протестантов – всего лишь должностной номинал, знак принадлежности к клиру).
«Разум не даёт ответов. …Мы должны делать выбор, несмотря на неизвестность. Быть мудрым, значит одновременно носить в своём сознании две противоречивых истины: надежду и отчаяние. Жизнь без отчаяния – это жизнь без надежды. Заключать внутри себя и то, и другое – это и значит жить». Это слова Пастыря, обращённые к смятенной душе его подопечного. Однако может быть, по невосприимчивости слушателя, он не дает необходимых разъяснений своей формулы. А необходимым было бы разделение действий надежды и отчаяния по их объекту: первое относится к Всемогущему Лицу Бога, а второе принадлежит исключительно немощи Его созданий. Ведь нам не на что направить свою надежду в самих себе, и мы не можем отчаяться в милосердии Создателя, Чья любовь, безусловно, желает спасения каждому и всякому Его созданию.
Святой праведный Иоанн Кронштадтский вел дневник. Ежедневно и долгие годы. Для него это не было экспериментом, как для отца Толлера. Это не было средством самоанализа, по результатам которого нужно поставить себе диагноз, а затем прописать лечебные средства и мероприятия, имеющие целью исправить выявленные дефекты и оздоровить всё своё существо в целом. Для отца Иоанна дневник был частью его ежедневного делания, которое складывалось из богослужения, приёма посетителей, раздачи милостыни, поездок к болящим и страждущим, долгой ночной молитвы и, под утро, записей в Дневнике. А после всего лишь часового сна подъём, утренние молитвы и священническое молитвенное правило и т. д. и т. п. по одному и тому же распорядку, который неукоснительно выполнялся им всю его жизнь.
Анализ в Дневнике о. Иоанна был. Но без мучительной рефлексии, как у Толлера. Только констатация фактов и наблюдение за движениями собственной души. Как у натуралиста, ведущего дневник изменений погоды и перемен в жизни животного мiра. Бесстрастно, без оценочной динамики (типа: год назад я был таким, месяц назад сяким, и нынче я вот какой), которая понуждает судить о своём состоянии и выставлять себе оценки в журнал успеваемости. Но штука в том, что у нас нет для этого критерия и точки отсчёта. Мы не знаем, каково оно, состояние добродетельной души, не заем также, на какой глубине падения, т. е. в какой степени порочности мы пребываем в данный момент и с какого состояния начали труд по своему исправлению.
Зато нам подробно разъяснено, какие в нас действую страсти, какие желания и чувства именуются порочными, и поступки какого рода являются грехом. Ну вот, это и есть те объекты, которые, окинув внутренним взором прожитый день, нам надлежит поместить в свой Дневник. Без поиска причин их возникновения или совершения, без каких-либо поползновений самооправдания, только бесстрастное поименование, например: «Нынче за общим столом возникло во мне чувство досады, что не успел я зачерпнуть себе красной икры, и гневный, ропотный помысел на соседа, который успел скушать оной икры аж три больших ложки, задержался в моём сердце. Согрешил жадностью и гортанобесием, каюсь». А для Толлера Дневник становится собеседником, и хотя вначале он говорит: «Я хочу описать свои мысли и обычные события дня как они есть, ничего не скрывая. Когда пишешь дневник, снисходительным к себе быт не следует», – тут придраться не к чему, но с первой же записи начинает рефлектировать по поводу того, что и как он пишет.
Майкл, озабоченный проблемами экологии, считает нужным прервать беременность своей жены, ибо через 30 лет жизнь на планете будет столь ужасна и мучительна, что рождённые сегодня дети проклянут давших им жизнь родителей. При этом сам Майкл не проклинает своих, а ведь он считает, что ему суждено дожить до этого Конца Света. И то, что каждому человеку суждено в своей жизни безрадостно трудиться ради своего пропитания, болеть, физически и душевно страдать и в итоге умереть, Майкла тоже не смущает, но зацикленность на экологической катастрофе внушает ему глубоко безнравственную мысль о том, что не позволить своему ребёнку появиться на свет станет для этой едва затеплившейся жизни благодеянием. В итоге страх Майкла перед ужасами жизни приводит к фатальным последствиям.
«Отчаяние настолько развивает в человеке гордыню, что он упивается ей, вместо того, чтобы признать, что Бог гораздо созидательнее нас». Но ведь беда не просто в том, что человек перестает надеяться на Высшую Силу в этой, временной жизни, он вообще не желает соотносить имманентную мимолётность с трансцендентной Истиной и возможностью своего в Ней вечного пребывания. «И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков, 1Кор.15:19», – говорит Павел. И ещё, причина и следствие перепутаны: отчаяние происходит от гордости (либо от отягощённой нераскаянными грехами совести). Речь, конечно, идёт о духовном отчаянии, а не о мiрской его ипостаси, когда подросток впадает в отчаяние ежели у него чирей на носу вскочил, или выпускница от того, что у неё грудь не выросла, или беллетрист, если его печатать перестали.
Пастырь постоянно пребывает в размышлении и, оставаясь один, ведёт внутренний монолог, задумываясь то о вопросах своего пастырского служения, то о христианском долге вообще. «Проницательность, – говорит Толлер, – требуется в жизни христианина каждую минуту. Проницательность – умение услышать, какое действие велит предпринять Господь». (Наши Отцы сказали бы: рассудительность, смирение и упование. И в этой, казалось бы, незначительной разнице определений может скрываться тонкая причина прелести, духовного заблуждения, ибо рассуждение апеллирует к Заповеди, которая для всех, а умение слышать Господа предполагает твою особенность, что является корнем гордыни.) А перед этим он рассуждал о призвании: «Одни призваны из-за стремления к людям, другие из-за своего страдания, третьи из-за своего одиночества. Они призваны Богом, потому что благодаря общению могут держать людские сердца в своих руках, они призваны из-за своего знания о всепоглощающей пустоте вещей, которую может заполнить только присутствие Спасителя». Но ведь призвание – это свет Невещественного Солнца, оно, как и свет звезды, проливается на всю разумную тварь равно, однако каждый восприемлющий этот свет усваивает и преобразует его сообразно собственной воле и сумме своих персональных свойств, качеств и способностей.
Готовясь к встрече, он продумывает каждое слово предстоящей беседы с погибающей душой, а потом анализирует, что сказал не так, чего не договорил, что было лишним. Похоже, он берёт на себя ответственность за каждую приходящую к нему душу. Это тяжёлый и опасный путь, быть может, даже не верный. Разве человеку такое по силам, тем паче, обременённому собственными тяготами и скорбями, нерешёнными проблемами и не зажившими ранами. Пастырь – Божий работник, точнее, со-работник. Без благодатной помощи свыше все духовные наши труды либо бесплодны, либо имеют негативный результат. Без осознания своей немощи и недостаточности приступать к трудам на Божьей ниве возбраняется. Если не осилишь, то надорвёшься и перегоришь. А если паче чаяния достигнешь желаемого, рискуешь впасть в надмение и гордость. У Толлера мелькает помысел: «Кто я такой, чтобы рассуждать о гордыне»? А ведь это рассуждение должно стоять на первом месте. Приступая к делу (к своим трудам пастыря и наставника), помолись Богу о ниспослании помощи, исполни от души всё, что в твоих силах и разумении, поблагодари Бога, что позволил тебе совершить сей труд, и отступи, давая Ему место действовать далее по Своему усмотрению. Ты отвечаешь только за произволение и усердие, результат не в твоей власти и ты за него ответственности не несёшь. «Я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог; посему и насаждающий и поливающий есть ничто, а все Бог возращающий, 1Кор. 3,5–6», – говорит Павел. А если ты мнишь себя ответственным за плоды своих трудов, то это и есть гордыня. Этот принцип универсален, он должен соблюдаться как в отношении ближнего (помощь, попечение, наставление), так и в борьбе с собственными пороками, в деле исполнения Заповедей и совершенствования в добродетели. Lex credendi est Lex orandi. Закон веры есть закон молитвы.
Смысл всякого делания и помощи в делании, подаваемой по молитве, есть опыт со-трудничества со своим Создателем. Синергия, ставшая навыком, и есть цель исполнения Заповеди. Синергия означает присутствие в делателе благодати, благодать же не приближается к непотребству, и всякой нечистоте к своему сосуду приблизиться не позволяет. Благодать угнетает порок и взращивает добродетель, а без неё ни первого, ни второго как должно совершиться не может. Стяжавший благодать пребывает в мире и благодушии, а действующий по своей воле и своими человеческими силами отягощён смущением, сомнениями и скорбью, либо, если преуспевает, находится под угрозой прелести, искушается гордыней. Благодать ведёт страстного и грешного в чистую землю бесстрастия и божественной любви, а безблагодатный, аще и достигает желаемого, остаётся во власти прежних своих страстей, в нечистоте порока и в узах нераскаянного греха. Ибо «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать, Притч.3:34»
«Дневник не принёс мне покоя. В нем жалость к себе и ничего больше». Так проблема в Дневнике или в том, кто пишет на его страницах? Дневник Иоанна Кронштадтского – свидетель непрерывной молитвы, которая совершалась в его авторе силой Божественного Духа. Эта молитвы менялась по содержанию в зависимости от внешних обстоятельств и душевного состояния молитвенника, становясь то покаянной, то умилительной, то восторженно хвалебной, то просительной, но сам молитвенный дух отца Иоанна всегда пребывал в единении со своим Творцом и Богом. Читая его строки и мы, по вере нашей, приобщаемся этого благодатного единства, научаясь подвигу молитвенной жизни, заповеданной Апрстолом: «Непрестанно молитесь, 1Фес.5:17».
«С какой лёгкостью говорят о молитве те, кто никогда по-настоящему не молился», – думает Толлер в ночной бессоннице, наполненной физической болью. Согласен, но слова их тяжелы для души вопреки своей пустоте. Слово истинного молитвенника тоже легко течёт из его уст, и хотя бывает тяжким и не удобным для слуха, однако услаждает и умиляет оно сердце слушающего, наполняя его душу лёгкостью, миром, покоем и надеждой.
Может показаться, что я возражаю Толлеру или дискутирую с ним, но это не так. Я просто продолжаю его мысли в том духе, который присущ нашей Церкви. И я отнюдь не думаю, что все прочие конфессии, кроме Православия, ложны или безблагодатны, но верю, что полнота благодати и наиболее удобные пути её стяжания обретаются именно у нас.
Эти мысли можно продолжать бесконечно, как бесконечно восхождение души к совершенству. Однако мы и так уже злоупотребили терпением читателя и распространились за пределы формата, установленного сайтом. Выскажу в заключение лишь одно пожелание зрителям этого фильма: эта картина располагает и к размышлению, и к сопереживанию; воспользуйтесь этой возможностью, поупражняйте свой ум и сердце, ибо в нашей суетной жизни, полной рассеивающих наши чувства и мысль забот, тревог и соблазнов, мы очень часто забываем о главном, о том, что Слово Божие именует «единым на потребу» (См. Лк.10:40-42).
Время использования | почти 2 часа |
Общее впечатление | Дневник пастыря, или В познании себя - познание Бога... |
Моя оценка | |
Рекомендую друзьям | ДА |
Комментарии к отзыву31
Насчет фразы о корреляции отчаяния и надежды - я ее переслушала несколько раз. Весь монолог целиком, чтобы понять. Помню Ваши рассуждения об истине в "Одиночестве единичных единственностей"… получается, по той логике, надежда - это истина отчаяния?
Насчет рефлексии пастора. Увы, но протестантизм не приветствует руководства каким-либо более авторитетным человеком. Они не читают святоотеческие толкования Писания, а полагаются на собственный ум, разум, внутреннее чувство… у них принято самостоятельно рассуждать над прочитанным. И нет у них духовничества. А человеку нужен другой человек, чтобы возрастать и совершенствоваться. А тут… Толлер погружается в пучину одиночества, не только физического (развал семьи, уныние от потери сына, самобичевание и т.д.), но и духовного (отсутствие духовного наставника). Так вот и получается… за неимением человека, погружается в собеседование с самим собой и лукавым разумом…
Все те мысли, которые Вы высказали в отзыве, согласуются с учением Православной Церкви, но создатели, как мне кажется, другой посыл вкладывали. То есть, все, что вы сказали, верно, на мой взгляд. Не собираюсь спорить. Думаю, что прелесть изначально гнездится в этом одиночестве и попытке самостоятельно разобраться в себе и самостоятельно прийти к совершенству. Ведь даже психоанализ действует только тогда, когда есть психоаналитик. Если пациент понял причину своих проблем, это малая, мизерная доля его исцеления. Ему нужно долго работать с психоаналитиком, чтобы вылечиться, чтобы преодолеть свои штампы поведения и рассуждений, которые мешают жить. Психоаналитик не излечит сам себя, ему нужен другой. Стоматолог не вылечит себе зуб, ему нужен другой. То есть для тела и психики нужен другой человек (врач), а для бессмертной души - тем более. Поэтому проблема Толлера в его обособлении. Проблема обособления в отчаянии, вызванном чувством вины в смерти сына.
Автор же, как мне кажется, показывает, что любовь, сострадание, нахождение близкого человека способно исцелить, вырвать из пучины уныния. Мужчина и женщина… вместе становятся единым целым, и их души, соединяясь, отправляются в космос… такой я вижу задумку режиссера. И она мне импонирует как некое произведения искусства чтоли…
Как мне кажется, беда Толлера не в том, что он, будучи священником, впал в уныние, и даже начал читать Писания искаженно: "Облекитесь во все оружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей…" - говорит он, надевая пояс смертника! А проблема его в том, что он выбрал стезю пастыря, не будучи духовно к этому готовым. Ведь не каждый призван к такого рода служению. А без духовника сложно понять, твое это или мимолетное горение.
Если отчаяние понимать как исчерпание собственных сил и истощание человеческой воли и разума, со всецелым преданием себя на волю и попечение Могущего спасти, то да, истина отчаяния в надежде.
Для меня самым тягостным моментом фильма было его объяснение с регентшей Эстер, когда из него просто хлестало презрение, раздражение и чуть ли не ненависть. Для меня – это ключ к пониманию эгоистичности его влечения к Мэри: для человека, наполненного переживанием подлинной любви просто невозможно проявить такую жестокость по отношению к кому либо, тем паче к женщине, которая безнадёжно в него влюблена. Поэтому и финал фильма, и их «полёты» для меня вполне двусмысленны, мне кажется пастырь, находясь в помрачении, искушаемый помыслом суицида (ну и, плотским, конечно, тоже, иначе он не позволил бы себе таких странных совместных медитаций с Мэри), подсознательно искал для себя возможность уклониться от страшного завершения своего плана, внушённого лукавым – ведь Толлер совершил обряд над самоубийцей (я знал священника, который отпел удавленника, после этого стал подвергаться искушению, и со второй попытки кончил тем же). Поэтому его настойчиво повторенный Мэри запрет приходить в церковь на празднование юбилея звучит как вопль утопающего о спасении: ПРИДИ!!! Она и приходит. А дальше его безумная радость и благодарность ей по поводу спасения изливается в форме проявления любовной страсти, объятий, лобзаний и проч. Конец фильма. Как сказка или мелодрама, где всё зафиналивается свадьбой. А в реале тут-то проблемы и начинаются. В нашем случае – продолжаются, потому что у пастыря этой шахте дна не видно, и Мэри ему вряд ли тут опора, она и сама от своих страхов норовит в дальний космос слинять.
И, кстати, вот хотела сказать, что этот эпизод с Эстер был для меня вообще ооооочень сильным. Я была в шоке от него… невольно вырвалось: "Ни фига себе…!"
Сам он из кальвинистской семьи, закончил семинарию. И к созданию этого фильма шел 50 лет. Как оказалось, писал сценарий персонально для Хоука, видел только его в этой роли. А Хоук, оказывается, тоже из религиозной семьи, поэтому согласился сниматься не раздумывая. И он считает, что жил, можно сказать, ради этой роли. То есть трагедия человека, как видят ее авторы (как я увидела из фильма) в том, что он не может выйти за рамки предложенных шаблонов, зам заковывает себя в невроз и загоняет в тупик. И эти сюрреалистичные вставки, как я понимаю, как раз и предполагают этот выход за рамки, обретение свободы… Но, если бы Шредер знал учения святых отцов православной церкви, может быть, его взгляд на ситуацию поменялся бы. Хотя теория одно, а практика…
мир дает, Я даю вам. Да не смущается сердце ваше
и да не устрашается, Ин.14:27". Но способно принять этот мир одно лишь смирение: "научитесь от Меня,
ибо Я кроток и смирен сердцем, Мф.11:29". Подлинное же смирение не бывает плодом одной только нашей воли, нашего разума и наших усилий, но всегда достигает полноты и истины благодатью Святого Духа.
Я съехал на проповедь общеизвестных истин, но ведь решение любых проблем в пределе всегда приходит именно к ним, и без понимания этого попытки выбраться из плена житейских невзгод на свободу будут раз за разом превращаться в бег по кругу с периодическим перескакиванием на такие же самозамкнутые соседние дорожки.
Принял сам себе закон -
Никому звонить не надо,
Отключаю телефон.
Ада - больше, жизни - меньше,
В телефоне полный бред -
Ложь, предательство… При встрече, —
Передай ей пистолет.(с)
Вспомнилось знаковое противостояние Иоанна Кронштадского и Льва Толстого, который, между тем, так же всю жизнь вел дневник, не столько для себя, сколько для человечества.
Получить от Вас "зачёт" по Толстой, памятуя Ваш анализ Толстого, это как "пятёрка" за год по литературе ))