Клайд Гриффитс стал преступником благодаря случайной заметке, прочитанной им в газете. Теодор Драйзер стал писателем благодаря сюжету, который ему попался, на основании которого он написал свою "Американскую трагедию". Сюжет был основан на реальных историях.

Конечно, я несколько преувеличиваю, потому что и без этой книги у Драйзера достаточно знаменитых произведений и большинство из них мне нравится. Но "Американская трагедия" получилась такой неожиданно противоречивой и неоднозначной исключительно после наложения личности Драйзера на некие истории, произошедшие в США более ста лет назад.

Главный герой "Американской трагедии", конечно, выдающийся. Сколько раз я обращаюсь к этому образу Клайда Гриффитса и всякий раз удивляюсь - насколько может отличаться человеческое мышление. Если бы объявили конкурс "преступник-неудачник", то Клайда не подпустили бы близко к нему, потому что конкурс любительский. Он же неповторим. Впрочем, не стану углубляться в детали.

При нынешнем чтении я с удивлением обнаружил кивок Драйзера в сторону несовершенства законодательства, на который ранее внимания не обращал. Действительно, если совершены все процессуальные действия, а преступление в итоге не было совершено формально, то закон и предложить-то ничего не может. Иными словами - если ты совершил преступление в мыслях, то этого уже достаточно.
А еще писатель продолжил добрые традиции Достоевского и предложил эдакого душевного следователя, чтобы с ним вместе плакать, страдать и смотреть сентиментальные фильмы.

Обезоруживающая простота, которая так нравилась у Драйзера раньше, в настоящее время меня только раздражает, пусть я и максимально снисходительно пытаюсь относиться к любимому автору. Некогда она мне казалась признаком хорошего автора, но со временем я ее приписал просто свойствам характера писателя. Да, это хорошо, когда тебе все объясняют подробно и понятно, но не до такой степени, когда разжевываются очевидные вещи и многое из раза в раз повторяется.

Основная идея произведения, каковой я ее теперь вижу, мне кажется слишком очевидной. Если попытаться определить ее в двух словах, то она исключительно социальная, потому и названа "американской трагедией". Скажем, у каждого человека есть мечта, она болтается где-то в светлой дали и на практике никогда не осуществима. Не осуществима по той причине, поскольку человек, даже если он неотвратимо и трудолюбиво (а в трудолюбии и есть глобальный смысл, помните известную фразу из "Москва слезам не верит" по поводу того, что нужно заслужить то, что пытаешься получить) движется куда-то для осуществления задуманного, неминуемо меняется сам. Добившись каких-то результатов, он уже не ощущает эту самую мечту светлой и далекой. То есть, она в итоге перестает быть мечтой.

А Клайд Гриффитс, нарушив эти простые законы общества, перепрыгнул сразу несколько ступенек социальной лестницы. Брак является самым простым способом для замены социального статуса, хотя и не может быть естественным. Что бы там не писали в романтических сказках о том, что принц женился на пастушке и был счастлив до самой своей неминуемой кончины, сие всего лишь сладостные мечты для читателей и не больше. Суровая правда, которая совсем никому не нужна.

Труд Драйзера я считаю великим благодаря своему объему, а Америка особенно ясно привечает трудолюбивых авторов, разродившихся на написание увесистого кирпича, особенно, если он уже сыскал на этой ниве хоть какое-нибудь признание. Посмотрите на главных американских классиков, пугающих своих читателей и неизъяснимо с помощью лести находящих пути к сердцам читателей посредством невероятно объемных трудов. Дескать, если вы кому-то скажете, что одолели этот толстенный том, то вас уже за это будут уважать. Потому последним в этом отношении и чуть ли не единственным образцом, достойным подражания, будет только Марк Твен, писавший так коротко и так внятно, что его уже никто на том материке повторить не сможет.

Потому я хочу сказать, что американская трагедия еще и в этом. На что я еще обратил внимание - это на странное сочетание у автора невероятного понимания одного и полной наивности в другом. Драйзер с большим умением передает человеческие отношения, он их действительно понимает и чувствует, но зачем-то тут же дает собственные суждения о человеке. Это вполне мог себе позволить, скажем, Федор Михайлович Достоевский, великий психолог, его сочетания проникновенного понимания и бьющих через край взаимоотношений не имеют аналогов в мировой литературе. Но Теодор Драйзер не в состоянии влезть в шкуру непонятного ему человека, поэтому выводы, которые он делает, остаются однобокими. Проще говоря, чувствуя переливчатую гамму взаимоотношений людей, писатель не умеет вместе с ними перемещаться от субъекта к субъекту и взгляды его остаются исключительно взглядами Драйзера. Субъективизм присущ абсолютно всем, но вовсе не обязательно постоянно лезть туда, где ничего совершенно не понимаешь.

Зато у писателя гораздо лучше, чем у других, получается создание необходимой среды, с помощью нескольких фраз, основанных на собственных ощущениях, я физически чувствую рабочую улицу или блеск загородного дома, новое платье Сондры или мучения Клайда по поводу собственного гардероба. Здесь автор очень силен и его порою очень мещанские суждения прекрасно дополняют атмосферу, которую он так умело создает.

Оставлю, впрочем, в покое бедного писателя. Книгу (уж в который раз) хорошо прослушать, особенно в тех частях, где идет пережевывание одного и того же. Мне на удивление трудно далась средняя часть о взаимоотношениях Клайда и Роберты, помню, что в детстве я читал о них с завидным воодушевлением. Ничего впрочем, удивительного, потому что образ Роберты мне совершенно неинтересен не по причине ее бедности, а из-за свойств ее характера. Гораздо больше занимательны эпизодически возникающие оценки писателя по поводу стычек Клайда со своим начальником, двоюродным братом Гилбертом. Не знаю, где Драйзер нарыл этот образ (а Клайд, без всякого сомнения, это он сам), но отношения братьев настолько детально точны, что приводят в восторг. Судя по всему, в жизни самого писателя был подобный мучитель, но тот продолжал с ним общаться (или был вынужден), невзирая на явный мазохизм со своей стороны.

На что я еще обратил внимание, так это на то, что произведение было написано в 1925 году, когда великая депрессия и мировая война стали благодатными почвами для многих авторов. Эпоха джаза набирала свои обороты, но "Американская трагедия" умышленно затрагивает периоды более ранние, а сам писатель будто бы завис во времени. Связано это не только с некоторым консерватизмом автора, но и его общей нелюбовью к вещам экстраординарным. Судя по всему, он и так прыгнул выше собственной головы - взял в качестве основы для произведения историю об убийстве, хотя наибольший экстрим, который он себе позволял в прошлом - это забастовка трамвайных служащих. Для любителей экстрима этот писатель вовсе не существует, его сонные города со спешащими на службу жителями стали воплощением его творчества.

Впрочем, мне-то нравится эта неторопливая скрупулезность и обстоятельное поэтапное развитие сюжета. Для того, чтобы окунуться в историю с головой, нет ничего лучше. Потому по итогам ушат собственной критики я не могу оценить это произведение иначе, чем на пятерку. Особенно, если принять во внимание масштабы писательской смелости, если попытаться поставить себя на место автора. Ну, не себя, конечно, а поручика Ржевского.