Зловонные обитатели нечестивого пантеона с покрытыми белёсой пеленой глазищами так плотно прописались в фильмах ужасов, что первенство в гонке самых упорных врагов пугливых и вечно визжащих людишек способны отдать только вампирам. Характерно, что растревоженные человеческие останки впервые появились на экране годом позже классического «Дракулы» 1931 года, и в главной роли хоррора «Белый зомби» отметился не кто иной, как Бела Лугоши. Медленно гниющие и неумолимо ковыляющие трупы с гортанными воплями «мозги!» или с отсутствием оных перекочевали в мировой фольклор, став частью культуры запугивания, и на стыке веков стёрлась грань между лентами с претензией на серьёзность по Джорджу Ромеро и кровавыми балаганами за авторством Сэма Рэйми. Верные рабы гаитянских колдунов и преданные слуги фэнтезийных некромантов способны нагнать жути не меньше, чем рассмешить – сочли Саймон Пегг и Эдгар Райт, два выдумщика с замашками безнадёжных гиков. В 2004 году пародийных дел застрельщики показали, насколько свежо и небанально мелькают перед камерой набившие оскомину клише, если сами создатели ограничивают пределы воображения лишь спецификой английского юмора.

Режиссёрский креатив извергается с экрана словно фонтанирующее багряной жидкостью обезглавленное тело, и приходится постараться в перечислении классических кинокартин, откуда Райт надёргал находок или целых сцен, но главную уловку британский самородок поместил в название фильма. Картина концентрируется на личности рядового обалдуя с чертами перезрелого ребёнка и упорно замалчивает слово «зомби», будто произнесение мгновенно остановит невесть из-за чего распространившуюся по Лондону эпидемию. Разгадка авторской хитрости восходит к премьере «Ночи живых мертвецов», когда термин на букву «з» ещё не укоренился, зато стереотипы сформировались быстрее, чем жертвы неупокоенного безобразия осознали масштаб проблемы и нашли подходящее оружие. Райт играется с трепетом, обволакивающим худосочное тело Пегга, чей Шон бьёт рекорды близорукости в отношении заботливой любящей подруги и бестолкового дружка-соседа. Подобные оболтусы по законам жанра примеряют роли десерта для зомби быстрее остальных беглецов, но поскольку фильм эти законы переписывает на ходу, то под раздачу попадают самые разумные персонажи, здравый смысл из уст которых прощается до лучших времён.

Безрассудная смекалка и клиповой монтаж собственной технологии разгоняют фильм с грешащего излишней многословностью начала до кульминационного осознания размаха бедствия. Это не Шон с друзьями находят приключения на собственные пятые точки – сама английская компашка генерирует казусы ежеминутно, до кучи компенсируя забористый стёб данью уважения национальным традициями. Так, мама героя восхищает стойкостью, будто позаимствованной у королевы Виктории, а отчим Шона заставляет задуматься, как приёмные отцы способны уделать родных папаш в части семейной педагогики. Комедия комедией, а нравственный багаж выдаётся обязательными порциями после очередного шлепка крикетной биты по синюшной физиономии, и по мере того, как разлагающиеся ребята обживают британскую столицу, крепчает сознание главного героя – до очерченных фарсом пределов, но и то хлеб, а точнее овсянка. За крепость отношений Шона и Лиз становится страшнее, чем за обормота, внутренности которого пойдут на балык, а ноги – на колотушки, и, несмотря на арку с развитием характера центрального персонажа, в поле одному нечего делать не только воину. Малограмотный менеджер дискаунтера выцарапывает право на сольную партию, а какой же музыкант обходится без ансамбля?

Лондон как форпост западного консерватизма получил выволочку по лицензии Эдгара Райта, но на статус постмодернистской величины «Зомби по имени Шон» наработал симбиозом глума и дидактизма. Кровь и мороженое сочетаются в фильме пуще красного галстука и пятна на рубашке Пегга, а это значит, что после основательной встряски не повредит расслабиться – желательно с джойстиком в руках. Режиссёр затолкал под одну крышу хиты группы Queen и компьютерные драки Tekken, напомнив, что великое запросто сочетается с легкомысленным, если нигде не напутать с дозировкой. Первая картина «Трилогии Корнетто» вызывает ассоциации с посещением вновь открывшегося парка развлечений, где масса знакомых аттракционов, но благодаря свежей настройке, иной раскраске и техническим хитростям подзабытые эмоции возвращаются с нахальством подвыпившего гостя. Парочка британских прожектёров аллей смерти не открыли, но нелюдей приручили на зависть карибским чернокнижникам. Милые сердцу мертвяки провозгласили лозунг: «В топку упырей!» – и не найти другой столь же дешевой и некапризной альтернативы, когда требуется прополоскать закисший балдахин ужасов.