Нобелевский лауреат, японский англичанин Исигуро одновременно англичанин и японец. И тут ничего не поделаешь. При всём при этом его происхождение и местожительство большой соблазн: ищешь в каждом произведении английскость и японскость. Они, конечно, есть, ибо куда же. Хорошо, что автор при всём этом очень читабелен, - читаешь, и вот уже вообще ни о чём ни думаешь. Есть увлекательный сюжет и живые, донельзя живые существа, и нужно знать, чем закончится, - в общем, проходишь естественный и любимый читательский путь. Только потом начинаешь понимать, какой же это волшебный сплав, как же это восхитительно, - быть англичанином, быть японцем и быть нобелевским лауреатом, то есть по определению мочь высказать всё то, что тебе дал гений места рождения и гений места проживания. Два острова на огромной планете Океан, где ценят уединение, внезапную красоту, близость смерти и смирение перед судьбой, - две родины. Так ли это всё? Правда ли это? Близость всех ответов становится далёкой далью, словно цветущую веточку из-за окна ухватил за кончик, а потом упустил.

Хочется просто говорить, не делать открытий и не объяснять. Это особое умение писателя: говорить о событиях, исподволь готовя некий яд, который потихоньку впрыскивается, а потом ширится в груди, горячея, горча, боля. Роман очень похож на аниме Миядзаки, это нужно сказать сразу. Там есть движение, там появляются герои, но иногда просто испытываешь досаду: для чего вдруг появляются перемены в облике героя, к чему вдруг какие-то отступления от маршрута, зачем появляются спутники, вещи и чудища, и почему ни у чего нет стойкого плюса или минуса, но всё такое зыбкое, плывучее? Все говорят, что этот роман Исигуро похож на сон. Что главное во сне? Не то ведь, что он фантастичен и сделан из обрывков наших воспоминаний и впечатлений. А то, что ты в нём не должен никого и ничто упускать: секунда, и начнётся другой сюжет, и человека, вещь ты уже потерял. Если бы было можно путешествовать во сне, в нём нужно было бы держаться за руки очень крепко, очень сильно всматриваясь в каждого и никуда не отходя. Впрочем, почему только о японском? Было же незабываемое странствие маленькой Нелл Трент с дедом; странствие обычное, но описанное будто призрачной кистью, опущенной в туман.

В романе есть «и то, и это». Ведь он – некоторый коллективный сон, сон Англии о своём прошлом. Англия стара, как стара платформа Земли, на которой уже отбушевали вулканы, слои которой уже перемешались, и не осталось памяти ни о чём. Во время же оно память ещё была жива, и она была опасной. Разве не так бывает у мужчины и женщины? Ты думаешь, что ты любишь, и это правда, потому что ты старый, и твоя жена старая, и ты уже не помнишь, как делали друг другу больно. Но если спросят о том, как делали друг друга счастливыми, вспомнишь ли? Вот и что такое память, вот и как она связана с любовью между людьми, вот и что лучше – иметь её или нет? Когда воюют племена за территорию, за жизненные ресурсы, это вроде нормально, но потом уже приходится воевать, чтобы просто воевать, иначе не выживешь – смерть рождает смерть. Разве не так у нас сейчас? Разве не бьют друг друга близкие народы, постоянно упрекая друг друга в жадности и глупости, в преступлениях против свободы и счастья друг друга? И может ли человек в принципе подняться до прощения, всё помня? Ведь порой кажется, что память для людей народообразующа: память о том, кто угнетал, кто убивал, кто ругался над свободой и правами, делает народность народностью, отделяет от тех, с кем можно слиться в одну, новую страну. Быть отдельным – это помнить зло. Нужно ли народу быть отдельным? А человеку? А мужчине, а женщине?

Мешая мифологию народов, населявших Англию, с мифологией, создаваемой писателями, мешая живой мир с эльфийским, автор ведёт в тумане дыхания драконихи Квериг, в «хмари», сбивающей с толку, двух старых людей – Акселя и Беатрис, двух супругов. Они ищут своего сына, деревню сына, они ищут себя самих и свою любовь в глубине своего беспамятства. Самые трепетные слова и имена подбирает Исигуро, чтобы описать любовь, и эти слова оказываются самыми важными. Пока читатели удивляются поворотам сюжета, знакомятся с новыми героями, разгадывают ребусы и строят в уме аллюзии и ассоциации, главные герои решают самый важный в мирах Исигуро вопрос – насколько велика их, именно их любовь. И этот вопрос оказывается так или иначе самым важным во всех романах автора, буквально во всех. Ни один из героев ни одного из романов не в силах изменить свой мир, - но в силах СПАСТИСЬ; что значит - вырваться, подняться НАД своим миром, уйти туда, где собственный мир и его боль больше не имеют власти.

Миры Исигуро могут лежать в далеком прошлом или далеком будущем, могут – в недалеком прошлом или будущем; на самом деле они не лежат нигде, они то время, с которым любят играть ученые и фантасты, они - время Бога, стоящего одновременно во всех мирах. История мира и история любви - два параллельных пласта, пересекающихся однажды. Выбрать для рассмотрения историю мира - ступить на территорию, где на вопросы нет ответа. Выбрать историю любви - оказывается, в ней всё то же самое, и тогда судьба двоих ничем не отличается от судьбы миллионов. И то, как принимают память отдельные люди, и то, как принимают ее отдельные народы, становится роковым. Память - это правда, но правду принять невыносимо трудно, правда невыносима. И автор, превращая в сказочные дебри наши усилия по поиску правды и усилия по разрушению правды во имя покоя и мира, показывает, не отвечая. Так же, как один на один мы оказываемся с Перевозчиком на Остров, один на один каждый из нас (и каждый народ) оказывается наедине с тем моментом, когда хмарь от дыхания дракона рассеивается, даже с тем моментом, когда встает вопрос о том, надо ли - убить дракона.

Война для англичан и для японцев всегда была естественным делом. Христианство не отвергает войну как таковую, и все вопросы лежат в границах допустимости и милосердия военных отдельностей. Японская религия и философия также не отвергала войну. Люди, мнившие себя выше животных, веками не отходили от них далеко, борясь до последних дней за границы своих территорий, возможность питаться и размножаться, - только это всё называлось и называется более красивыми именами. В последней большой войне англичане стали одними из победителей, японцы стали побежденными и коренным образом пересмотрели свое отношение к войне. Японец, автор не изменяет крови, но и, как уже говорилось, категоричных ответов не дает, из пласта настоящего передвигаясь в пласт прошлого, с пласта земной почвы поднимаясь в призрачный и возвышенный мир Любви.

Находясь внизу, ты понимаешь, что всё, называемое высокими словами, приносит тебе абсолютно ощутимую боль; поднимаясь вверх, ты видишь, как все твои ответы и опоры непрочны. Саксы и бритты, идя своими путями, образуют нации, зовущие себя другими именами, их поселения стираются, их земли становятся одной большой страной, их память становится такой же мёртвой, как и их языки. Но для того писатели и пытаются воскресить то, что было, наполняя это бывшее и небывшее аурой собственного опыта и дыханием своей современности; для того они раздвигают горизонты, находят слова, бьющие в сердце; для того они стёртую память переписывают, перерисовывают заново, слушая голоса, звучащие непонятно откуда, - от матери или от дракона. Непонятно, откуда, но не записывать они не могут. Не будет ни народов, ни нас, но то, что народы окажутся перед Перевозчиком, который либо поселит их на один остров, либо разлучит навсегда; то, что перед Перевозчиком окажемся мы с нашей любовью, - в этом мы не должны сомневаться. Наша память и память о нас - вещи, образующие судьбу; и эти вещи у нас в руках, как взрывчатые вещества. И, увы, никто не поможет нам в выборах, никто не подскажет, как лучше, - пожалуй, эта волшебно красивая и волшебно печальная книга именно об этом. А может быть, и нет, - смотрите сами.