Предпоследняя книга Ницше. Довольно короткая. До «туринского» свистопляства остается всего ничего. В ней, впрочем, не чувствуется ничего болезненного, ничего такого, о чем можно было сказать, что это ведет писателя к концу. Именно ее хотела уничтожить мать Фридриха – очень набожная женщина, после коллапса сына, но сестра – тоже набожная, видимо из коммерческого расчета, воспротивилась ей, сказав: «Пусть, мол, потомки судят».

Ну, вот и судим.

Психологически интеллектуальное антихристианство Ницше имеет тот же корень, ту же почву и причину, что и синкретический сатанизм Байрона: и тот и другой получили глубоко религиозное воспитание, а в случае с Фридрихом дело углублялось еще и тем, что его отец был протестантским пастырем, — и восстали против религии, а также против таких понятий как «Бог», «святой дух», «христианская добродетель». - Это дает нам возможность понять, почему не стоит навязывать свою волю другим, если они сами этого не желают. Рост позиций ЛГБД на Западе и черного расизма – имеют те же самые психологические предпосылки: черных и «розовых» там долго и настойчиво пытались вытравить из жизни, «перекрестить», «перекрасить», — но только создали у них иммунитет и злую волю для игры, которая там сегодня ведется. Когда-нибудь эта протестная волна накроет и Россию, равно по тем же самым причинам и вопя в уши всем скобеевым: «Привет!».

Все это верно, но верно и то, что «Антихрист» в некотором смысле, хотя и не во всех, морально устарел еще тогда, когда писался. По Ницше «Бог умер» прежде всего означает, что религия уже не играет той исключительной роли, которую она играла в жизни людей в прошлом. В «По ту сторону добра и зла» он, говоря о современниках – жителях крупных торговых городов и центров путей и сообщений - замечает, что, в целом, эти люди не религиозны и даже не знают, что такое религия: архаичная общественная обязанность или недоступная им форма получения удовольствия. Если так было уже тогда, то сегодня и подавно – и критика христианства уже не может быть до такой степени актуализирована. Правда, сегодня появились воцерковленные люди, которые с особой настойчивостью пытаются воцерковить и других. Но их столь мало, а интересны столь аморфны и неясны для них самих, что, пожалуй, их и вовсе не стоит принимать в расчет. Бога – заменил Большой Папа (я не собираюсь сейчас раскрывать всех козырей собственного мышления); Церковь – телевидение и интернет; жрецов, соответственно, журналисты (вот, где сейчас раздолье критику и Авдеевы конюшни для геркулесов!). Тем не менее книга продолжает быть актуальной как критика человеческой натуры, ее самых мелких и низких сторон. К тому же Фридрих был одним из немногих людей, в котором выкристаллизовалось не время его фактического проживания, Германия конца 19-го века, а вся цивилизация в целом. И мы можем воспользоваться ею как увеличительным стеклом, чтобы взглянуть на историю ретроспективно. Разгадав же загадки прошлого, мы найдем пути к разрешению загадок настоящего и будущего.

Чтобы покрыть христианство до конца дней несмываемым позором, философ идет на все хитрости и уловки разума. Так, в одном месте, он апеллирует к буддизму. Обе религии, по его словам, родственны, обе - нигилистического толка, но буддизм во сто крат реалистичнее христианства: он не только ставит перед своими адептами похвальною задачу – гигиену духа и тела – но, в отличие от христианства, достигает ее согласно строгим законам физиологии, в то время как христиане, путем сострадания, навлекают на мир и себя еще больше страдания, оставаясь вечными заложниками пустой абстракции. - «Бог», «дух», «Царство божие», «грех», «искупление» - по всей номенклатуре христианских понятий, — по его жрецам, проповедникам и философам, — Ницше проходит неумолимым бульдозером. Естественно, его ненависть вызывает Кант с его «вещью самой по себе» и «категорическим императивом» - со всей его, не заслуживающей снисхождения слабостью: навязать во что бы то ни стало природе моральность. В природе морали нет, — таков тезис Ницше, — но ненависть к природе, прежде всего природе Человека, с его известным несовершенством и страстями - вот основа христианского учения и причина появления близких к нему философий ресентимента. Он изгаляется над Кантом с немалым, доставляющим ему удовольствие энтузиазмом. В принципе, ответить на вопросы, которые ставит Ницше – затруднительно. «Откуда весь этот бред?». Он знает откуда.

Одной из двух центральных фигур повествования является, естественно, Христос; в этом случае Ницше силится разгадать его «тип» чисто психологически; он утверждает, что посредством бесконечной пропаганды Церкви – образ Искупителя подвергся чудовищному искажению (естественно, я воздержусь в этом случае от оценок Ницше как психолога).

Посмеиваясь в кулачок и прежде всего над Ренаном с его «le grand mattre en ironie», Ницше рисует первозданный образ. Парадокс, но факт: ближе всего к его трактовке Евангелие и личности Спасителя - Лев Толстой. - «Непротивление насилию», непротивление чему-либо вообще – олицетворяют в основном Христа, и «Царство божие» – и тот и другой воспринимают приблизительно одинаково - никак потустороннюю реальность, противоположную посюсторонний миру, а как обыденную реальность, как действие, поступок, самоощущение, прошедшие через определенное сито чувств. Разница в другом: граф признает за всем этим высшую ценность, Ницше отрицает какую-либо ценность вообще и видит в этом декаданс (упадок); слово «декаданс» обладает изумительной «заспамленностью»: оно звучит в книге не десятки, а сотни раз: «декаданс» и «христианство» по Ницше синонимичны.

Однако, серьезной ошибкой будет видеть в Ницше – борца с Христом, борца – с Нагорной проповедью, с «благой вестью». Нет, он борется на страницах «Антихриста» именно с Церковью, не забывая, разумеется, разграничить истинное «евангельское» христианство с его «обезображенным» церковным подобием. Но делает это не из прекраснодушных соображений – плевал певец Диониса на прекраснодушие – а для того, чтобы нанести как можно более сокрушительный удар. И, действительно, мы чувствуем его с содроганием. Прелестник и соблазнитель – он так опасен для тех отнюдь не бездуховных неучей, которые под сенью церкви, догмата, формулы, символа, ритуала - по не понятным для него соображениям - вдруг не без нахальства заявляют свои претензии еще и на то, чтобы считаться учениками Христа. И опять вспоминается именно за это преданный анафеме Толстой... Толстой был христианином-евангелистом, Ницше – его противоположностью, но их объединяет не только протест против Церкви, но даже ряд важнейших причин: некоторые аргументы «Антихриста» просто тождественны с некоторыми аргументами «Воскресения».

Христос, по Ницше – второй Будда, к которому нравится он или нет, надо относиться с уважением, но христианство – не то что не буддизм, а что-то противоположное... кто-то должен нести за это ответственность. И тут, как бы на волне искреннего негодования, всплывает второй (а по важности первый) персонаж скандального сочинения – отец-основатель Церкви, апостол Павел, именно на него и ему подобных направлены сотни отравленных ядом стрел «Антихриста». - Это апологеты зависти, ненависти, мстительности. - Это они перевернули Евангелие вниз головой, превратив «благую весть» в «весть дурную»:

«Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. Не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничижённое и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом» (1 Кор 1,20 сл.).

Это откровение Павла (я так сужу сам и на основании собственной выборки) наиболее репрезентативно и дает возможность понять, на что именно восстал Ницше и что именно подразумевал, когда говорил о христианской морали - как о морали ресентимента, то есть морали - аморальной, вне этики, вне естественного закона, презренной и заслуживающей смеха со стороны. Перечитайте это отрывок раз или два внимательно, прочувствуете его нерв, «идею» – и вы невольно станете симпатизировать Ницше, независимо оттого разделяете вы его взгляды или нет. – «Они» подменили красоту - уродством, достоинство – низостью, ум – глупостью... По-моему, этот фрагмент невозможно понимать иначе. Более того: «они» дошли до того, что приписали это желание Богу: Бог страждет уродства, глупости, низости; противоположности этих вещей в Царстве Божием нежелательны, если вообще возможны, — так истребим же эти вещи в других, ибо в нас их никогда и не было. - Такая постановка проблемы вводит Ницше в интеллектуальное бешенство...

Что происходит далее и в целом на страницах «Антихриста», так это столкновение лоб в лоб так называемой аристократической морали и морали чандалы, — но я хотел бы бежать куда подальше от этой основной темы книги. Она нисколько непрезентативна, ибо подобное столкновение происходит у Ницше перманентно и в течение всего периода творчества, так как является одной из возлюбленных тем: у него есть книги, посвященные исключительно этому, «К генеалогии морали», например. А во-вторых, я сам не люблю мораль в любом виде и под любыми соусами. Ибо если взять любого моралиста, прошлого и настоящего, и хорошенько встряхнуть – то, вместе с грохотом костей из него повывалится основание всех его мнений – ненависть к человеку; он никогда не был в состоянии скрыть от себя и других это господствующее в нем чувство. «Я ненавижу» - было всегда написано на его толоконном лбу: и ему нужен был Бог, Высший суд, ад, Царство небесное, грех (или даже «не грех») – чтобы оправдать эту несправедливость по отношению к людям и сделать свою жизнь хоть до какой-то степени сносной. Подобный свинье – он не хотел считаться свиньей и требовал тогда, как он считал вполне справедливо, называть свое болото - золотом. И когда это случалось – а это происходило всегда – он с удовольствием хрюкал и закатывал поросячьи глазки в изнеможении. - Но нет ничего омерзительней человеческой свиньи, — разве только что свинья самообожествленная.

В некоторых отношениях Ницше перегибает палку. Так, допустим, его отповедь состраданию не выдерживает критики. Есть, конечно, правда в том, что человек абсолютизировавшей сострадание по необходимости гибнет. Но есть правда и в том, что человек не может не сострадать. Сострадание не является выдумкой столь ненавидимого Ницше христианства, оно не является производной от какой-либо известной в прошлом или в настоящем религии, оно вне религии и даже вне этики. Тут абсурдны какие-либо понятия; абсурдны За или Против. Поскольку человек страдает – он и сострадает путем обыкновенной и вовсе незазорной эмпатии. Более того здесь нет зачастую кого-либо эгоистичного расчета: «Я сострадаю тебе, ты – сострадаешь мне», — ведь нормальный человек сострадает и животным, которые ничего не могут дать ему в обмен на это: собакам, кошкам, лошадям. Сам Ницше свихнулся тогда, когда извозчик на улице Турина избивал лошадь плеткой, а Фридрих хотел ему помешать, — это говорит о том, что если философ был бы прав на сто процентов в негативном рассмотрении сострадания и приписывании его исключительной роли христианству, мы могли бы сказать, – «Ницше – христианин», — но Фридрих перевернулся бы в гробу после этой абракадабры.

Но, в целом – он прав.

Лучшее, что есть в Ницше, в этой книге и в том, что он дал человечеству – это осознание, что г... – это г..., другими словами, что не стоит врать себе и другим...
... в принципе, краеугольный камень его этики: БЫТЬ ЧЕСТНЫМ; многое, что приписывается ему или что он действительно говорил, поддавшись соблазну, следует приписать врожденному лицедейству, — ведь Ницше был не только великим философом и писателем, помимо всего прочего, он был еще великим артистом: знал это, пользовался этим... А мы ведь знаем актеров.

В обществе творжков и Горы трансцендентного Творога, застлавшей глаза и помутившей разум многим, — учение о честности к самому себе на данный момент актуально.