Книга написана еще в то облачное время, когда исламское сообщество вштыки восприняло высказывания Мишеля Уэльбека и он зажил жизнью инкогнито, вне общества, приговоренный этим обществом к заведомой кончине. Сколько уж лет прошло, а писателя так никто и не нашел, он продолжает получать номинации на Нобелевскую премию, иногда что-то писать и, вредности ради, в каждом своем новом пасквиле вставляет шпильку-другую во славу ислама.

Собственно, если бы однозначно и поверхностно реагирующие на его творчество имели возможность хотя бы немного прочувствовать глубину, то с удивлением бы обнаружили, что Уэльбек, напротив, за исламом видит будущее, а современное европейское общество изображает таким, что его тут же записывают в больные, хотя автор всего лишь не миндальничает, а называет вещи своими именами. Назовите мне хотя бы одного такого же современного автора, имеющего отношение к литературе, а не к собственному менеджеру, который с помощью институтов изучения социального спроса, определяет направления для уже раскрученного писаки, а зачастую и нанимает ему технический персонал, оставляя на долю, имеющего имя, только воскресную раздачу слонов в каком-нибудь книжном магазине. Впрочем, меня это мало касается, потому что Уэльбек, возможно, единственный из живущих, чьих новых трудов я всегда жду и читаю его в первых рядах. Может еще Кадзуо Исигуро.

Насчет того, что Уэльбек жив, я не вполне уверен, хотя это, конечно, шутка такая, потому что я более двадцати лет неизменно поздравляю его с днем рожденья и обязательно присылаю отчет по поводу нового косячного нашего перевода его книг. Возможно ему не нравится мой французский, я, признаться, не люблю не только собственный французский, но и французский вообще, а еще более вероятно - ему не нравится мое место жительства, хотя я однажды, исключительно понта ради, писал ему из Европы, дескать, смотри, Уэльбек, я, как и ты. В общем, переписку я сохраняю, хотя таковою она не является, а напоминает "Герцога" Сола Беллоу, которая гораздо оригинальнее, ибо там автор писал людям, которые давно умерли.

"Возможность острова" написана в излюбленной мною манере при отдаленном намеке на сюжет, это некий блог, которые в ту пору были в миру модны и прекрасно подтверждающий мою позицию, что читателя на каком-то этапе интересует личность автора, а все остальное - для праздного чтения. Нужно заметить, что в таком виде Мишель Уэльбек давно является моим личным психотерапевтом, никто лучше него не справляется с этой задачей, ну, применительно нашей страны это, естественно, Фридрих Горенштейн, который тоже не слишком заморачивался условностями, а существовал тоже вне общества. Тема сокрытия себя от посторонних взглядов зевак, структур и читателей, это мне хорошо известно, но углубляться сейчас не стану, потому что о гнилости продуктов за ужином не рассуждают.

Если многие литараторы перебирались в другие края, а оттуда им было сподручнее любить родину, то Уэльбек удалился от общества и оттуда ему гораздо проще выуживать гигантский скальпиль и препарировать это общество там, где самому ему кажется, что оно пышет здоровьем. Люди, подобно господу богу, требуют к себе любви, а Уэльбек, дескать, мизантроп, но, во-первых, люди - это не господь бог, а во-вторых, что они такого сделали для того, чтобы эту любовь заслужить. Все наоборот.

Вообще, о любой мелочи у Уэльбека можно говорить часами. Набор ников в интернете определяет нашу жизнь в принципе, а возможность острова такова, что, если ты даже типа вне общества и годами видишь только лица курьеров, все это фикция, потому что правда удалиться от общества и то, в какой-то мере, возможно лишь повторив подвиг Робинзона Крузо и то, придется пользоваться благами цивилизации хотя бы первое время, а необходимость Пятницы всплывет сама собой.

Рекомендации излишни, лучше Уэльбека может быть только Уэльбек да и то, только для тех, кто в нем нуждается. Интимная часть всех произведений автора тоже, говорит об истинных стремлениях человека, хотя о Фрейде Уэльбек ни разу не упоминал. Послание из того лагеря может выглядеть как определение Чеховым Леонида Андреева, которого он считал много пишущим хитрым ремесленником. Обычная позиция теоретиков в отношении более технологичных людей.