Меня беспокоит, когда мое мнение о книге не совпадает с общепринятым. Особенно, если это касается произведений, ставших классикой. Как-то так случилось, что взрослые книги начала читать непозволительно рано и предпочитала жанр исторический и фантастику. А вот повести и романы о ровесниках мне казались надуманными, не искренними. Да и какому взрослому удается перенести на бумагу себя того, десятилетнего.

Хотя были, да, были, несколько, о которых я вспоминаю с благодарностью. Одну перечитала с восторгом и болью, открыв такую глубину и неожиданные, ранее неосмысленные детали, что теперь не знаю, к какому жанру отнести ее.

Речь идет о бесконечно любимом "Кондуит и Швамбрания" Льва Кассиля. Другая – сладкое воспоминание детства – "Динка" Валентины Осеевой.

А вот третья, которая логично должна была встать в этом ряду, с первых строк у меня, десятилетней, вызвала необъяснимую неприязнь. Ну почему так?

Все три книги объединяет время действия – конец девятнадцатого – начало двадцатого века, главные герои – ровесники, дети восьми-десяти лет из одной социальной среды. Их родители провинциальные интеллигенты, сочувствующие революционному движению и «страдающие за народ». Все три книги построены на личных воспоминаниях и прообразами героев были сами авторы.

Но если Динку и Швамбранию я проглатывала со страстью, не смея оторваться до тех пор, пока меня неласково не возвращали в реальность, то роман Александры Бруштейн «Дорога уходит вдаль» читался с превеликим трудом. По вкусу он напоминал наждачную бумагу.

Страшно раздражала назидательность, черно-белое разграничение персонажей и крайне простые, даже для ученицы начальной школы, предложения. Кажется, тогда не смогла прочесть роман до конца.

Каково же было удивление, когда уже в студенческие годы, узнав что у меня есть эта книга, мои сокурсницы одна за другой брали её перечитать. Оказалось, для многих это любимейшая книга детства. Так и зачитали этот толстый томик.)))

Люблю лекции Дмитрия Быкова о литературе. Как просветитель и литературовед он гениален (хотя его собственная проза мне не по зубам). Так вот, роман Александры Бруштейн он считает обязательным к прочтению и наделяет его кучей достоинств.

Да, что там Быков! Собственный супруг из породы очкастых и яйцеголовых утверждает, что не смог оторваться от трилогии, пока не прочел до последней страницы.
Задумавшись об этой непонятной мне любви к роману, решила в трезвом уме и пока не потерянной памяти перечесть книгу.
И что же? Те же самые ощущения! Мир, поделенный на две части, почти библейское описание отца и акварельная линия матери. Доктор Яновский был реально редкий, честный, бескорыстный профессионал, о котором надо помнить, но зачем столько елея лить…
Маленькие героини ходят по роману, как картонные куклы, революционеры – рыцари без страха и упрека, богачи – отвратительные Мистеры-твистеры.

Только два одушевленных персонажа над всем этим кукольным театром – кухарка-нянька-домоправительница Юзефа с ее непередаваемой прямотой и речью на смеси трех языков, и француженка-училка отважная Поль с зонтиком-табуреточкой и одноглазым попугаем. Нет, есть еще один промежуточный герой, история которого крепко задела. Это "водитель" воздушного шара - воздухоплаватель Древницкий, тоже реально существовавший человек.

Что-то после этой идеологически выверенной эпопеи мне вдруг захотелось Лидию Чарскую почитать))). Вот в ее книгах аромат времени еще тот!

Мне скажут, книга передает чаяния предреволюционных годов, а чую в ней дух тридцатых. И не знаю, как мне найти книгу, которую прочла в те же десять лет. Вот она-то мне почти кинематографично рассказала о втором десятилетии двадцатого века. Главная героиня, моя тогдашняя ровесница, повествует о холоде и голоде Петрограда во время Первой Мировой войны. И этот рассказ был таким пронзительным и достоверным что вновь хочется подержать эту книгу в руках. Но за все эти годы я так и не смогла вспомнить ее название.