Великий русский поэт-демократ Николай Алексеевич Некра­сов родился в 1821 году. Детство он провел в селе Грешневе Ярославской губернии. Пройдут годы, и поэт снова недобрым словом вспомнит свое детство:

«Родился я в большом дому,
Напоминающем тюрьму,
В котором грозный властелин
Свободно действовал один,
Держа под страхом всю семью
И челядь жалкую свою...»

«Грозный властелин» — это отец, жестокий и невежествен­ный деспот-помещик. Не было от него жизни ни крепостным, ни семье. Охота и кутежи — вот его главное занятие. За малей­шую провинность он до беспамятства избивал крестьян. А сколь­ко издевательств и унижений вынесла от своего мужа Елена Андреевна — мать поэта, чуткая, образованная и удивительно добрая женщина. Всё, что было светлого и радостного в детстве Некрасова, связано с именем матери. Когда поэт был совсем маленьким, она, часами сидя у его кроватки, рассказывала сказки, пела песни, а когда он подрос, мать познакомила его с произведе­ниями великих писателей: Данте, Шекспира и других. Елену Андреевну любили и уважали крестьяне. К ней шли они за советом, у нее просили защиты. И она всегда делала для них всё, что могла.
Село Грешнево раскинулось на берегу красавицы Волги. Еще ребенком полюбил Некрасов эту реку. В летние месяцы он проводил здесь вместе с крестьянскими детьми целые дни. Они купались, играли, помогали рыбакам тянуть сети. Но с могучей русской рекой были связаны и другие воспо­минания. Однажды, искупавшись, будущий поэт задремал на песке. Его разбудил какой-то неясный звук, доносившийся с реки. Мальчик вскочил, протер глаза и замер. Обжигаемые лучами ладящего солнца, тянули мужики тяжелую баржу. По корич­невым от загара лицам, пням и голым спинам ручьями стру­ился пот. Босые ноги вязли в горячем песке... Пересохшие губы почернели. Мальчик старался понять — поют или стонут эти измученные люди. Наверное, поют. Но как эта песня напоми­нает тяжелый, жалобный стон...

Любил маленький Некрасов слушать рассказы людей, про­ходивших мимо Грешнева по знаменитому Владимирскому тракту — дороге из Москвы в Сибирь (через Владимир). А люди шли разные: крестьяне, отпущенные помещиками на заработки, солдаты, возвращавшиеся со своей тяжелой, двадцатипятилет­ней службы, мастеровые, торговцы, монахи, нищие. Многие из них любили отдыхать под тенью могучих вязов, росших около дороги. Как много интересного узнавал от этих людей малень­ким Некрасов! Но часто на дороге слышались и другие песни. Их пели под звон кандалов арестанты, которых гнали по Владимирскому тракту в Сибирь. Мальчик провожает взглядом измученных людей, и у него, как и там, на Волге, возникает вопрос: за что они страдают?
Горе и нужду крепостного крестьянина, неприятие царящей несправедливости, сопереживание с чужой болью, непреходящей любовью поэта к России наполнены строки стихотворения «Железная дорога». В отзыве об этом творении цензор написал, что оно «возбуждает негодование против высшего правительственного лица». Чиновник имел в виду графа Клейнмихеля. Но он был не очень догадлив: произведение вызывало негодование, но не к какому-то одному конкретному лицу, а ко всему существующему строю.
Уже в эпиграфе поэт дает понять читателю, что не согласен с официальной точкой зрения, называющей строителем железной дороги то графа П. А. Клейнмихеля, то царя Николая I. Вступая в спор с этой официальной версией, Некрасов утверждает, что все материальные ценности созданы народом. Случайный свидетель разговора генерала с сыном, поэт не может равнодушно относиться к тому, что любознательного ребенка «держат в обаянии», попросту говоря, обманывают. «Вы мне позвольте... правду ему показать», — вежливо, но настойчиво предлагает поэт отцу Вани. Мы можем только догадываться о мыслях и чувствах генерала. Предположим: недоумение, возмущение: какой-то штатский, нарушив этикет — даже не представившись, вмешивается в разговор да еще смеет возражать...
Пока генерал занят этими мыслями, поэт уже приступил к рассказу, направление которого понятно с первых слов... Прервать? Власть употребить? Удобно ли при ребенке?... Не лучше ни обдумать возражения и прямо здесь дать двойной урок — один сыну, чтобы раз и навсегда уберечь его от вредных идей, а второй—этому вольнодумцу…
А поэт, воспользовавшись замешательством генерала, спешит рассказать Ване правду. Опровергая общепринятую ложь, он показывает подростку действительных строителей дороги — мужиков разных национальностей — «русских племен и пород представителей», которых «с разных концов государства великого» согнал сюда царь-голод. Условия их труда были ужасающими. От рассказа поэта создается такое ощущение, будто дорога проложена буквально на костях их строителей. «Косточки русские» не только по бокам, но и под каждой шпалой. Невероятно дорогой ценой заплатил народ за то, чтобы воззвать к жизни «эти дебри бесплодные» и получить право хотя бы из гроба полюбоваться созданием своих рук. «Любо нам видеть свой труд!» — поют замученные каторжным трудом строители дороги. И как бы предчувствуя, что официальная Россия лишит их даже этого права, они с тревогой вопрошают: «Все ли нас, бедных, добром поминаете или забыли давно?»
Такие, как Некрасов, не забыли, они помнят о тех, чьим трудом создаются все ценности на земле. Это чувство уважения к человеку труда Некрасов стремился воспитать в молодом поколении. «Благослови же работу народную», — говорит поэт Ване, и мы чувствуем, что рассказ его запал в душу подростка; заставил того (может быть, впервые в жизни!) усомниться в справедливости тех идей, которые ежедневно вдалбливались в его голову. Всего несколько минут назад Ваню вполне удовлетворил ответ отца (вспомните эпиграф), а теперь он уже спорит с ним: ты утверждал, что дорогу строил Клейнмихель, а «он мне сказал: вот они — нашей дороги строители!...» Некрасов обращается к молодому поколению. Поэт учит его отличать правду ото лжи, подвергать сомнению официальные идеи и взгляды, самостоятельно оценивать сложные явления жизни.
«Стыдно робеть, закрываться перчаткою», — наставляет он Ваню. Да, то, что я тебе сейчас показал, — страшно, дико жестоко, бесчеловечно. Но это — правда. И какой бы тяжкой она ни была, закрывать на нее глаза, скрывать, делать вид, что ее не существует, рисовать действительность в розовых тонах — преступление.
Но то, что революционный демократ Некрасов считает основой воспитания, для генерала, его идейного противника, — тяжкий грех. «Знаете, зрелищен смерти, печали детское сердце грешно возмущать», — с нескрываемым раздражением говорит он поэту. Генерал тоже понимает, что идет борьба за Ваню, что, может быть, сейчас решается вопрос: какой путь тот выберет в жизни. Стремясь, во что бы то ни стало «спасти» сына, он пытается прибегнуть к весьма сильному оружию — высмеять самую мысль о народе как создателе материальных и духовных ценностей, представить в глазах Вани логику поэта дикой, смешной, неестественной.