Вполне может статься, что Вячеслав Шишков оказался умнее многих, поскольку имя его не растрепано свершениями советского периода, можно даже как-то предположить, что писатель этот еще дореволюционный. И правда, автор умудрился избежать советской действительности, удалившись по таежным тропинкам вместе с экспедициями куда-то далеко на восток. Налицо польза хвойных деревьев, топоров и прочей геологии. Лично мне эта метафизика никогда никакого удовольствия не доставляла, наткнувшись на очередное творение какого-нибудь самородка, пишущего исключительно о матушке-природе, я всякий раз пытался поскорее от него отделаться. В случае же с Шишковым, это редкое исключение.

Впрочем, знаменитые авторские эпопеи "Угрюм-река" и "Емельян Пугачев" до конца мною так и не пройдены, но они у меня с ним и не ассоциируются, потому как Вячеслав Шишков для меня прежде всего автор "Странников". В детстве книга меня потрясла, ничего похожего я сроду не читал, эти ужасающие реалии повседневности беспризорных, когда в стране поднимала уже голову коллективизация, где-то ближе к концу двадцатых годов прошлого века, все это навсегда осталось в памяти подростка, но, перечитав все это, я вновь испытал похожие чувства. Конечно, с тех пор мне доводилось читать всякое, но не в таком качестве, настолько убедительно, как будто списано с натуры. Так оно, наверное, и было. Некий дух продувных ветров сквозил и в рассказах моей бабушки о том времени.

Читая первую часть книги, можно только удивляться, как все эти истории пьянствующих беспризорных детей, ворующих и убивающих друг друга, снимающих последние штаны ради дозы кокаина - как все это могло попасть в печать. Трясущиеся дети-инвалиды, околевающие под возмущенные крики главаря шайки, девочки двенадцати лет, рожающие неизвестно от кого - настолько живописно и пугающе все это описано, что образы эти до сих пор выползают время от времени из каких-то моих детских тайников памяти. Что самое невероятное, писатель при этом оставил в этом совсем недетском мире какие-то очень нелепые элементы игры, какие-то, только мальцам присущие взгляды. Сочетание невероятное и убийственное.

За первой частью следует вторая, которая совсем не лучше, скорее еще хуже. Шишков в ней изобразил взрослую тюрьму того времени. Все это настолько крепко засело у меня в голове, хотя книгу я читал в детстве один лишь раз, больше не посмел. Этот смысловой аналог Данте из "Божественной комедии", когда на вратах ада написано "Оставь надежду всяк сюда входящий" у Шишкова звучит еще менее оптимистично "Входящий, не унывай! Уходящий, не радуйся!" Дескать, тот самый ад - мой дом родной. Никакие яркие книги о тюрьмах так и не смогли затмить эту вторую часть "Странников". Здесь еще куча основополагающих выражений типа "Архимед сказал: дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар. А я говорю: дайте мне нож, и я перережу всех недорезанных буржуев."

На этом произведение, можно сказать, заканчивается. Во всяком случае, для меня. Есть еще третья часть, которая для цензуры, в чем я уверен, была главной, потому что в ней прославляется советская власть и всех ждет немедленное светлое будущее. Наляпано, нужно сказать, довольно топорно, понятно, что такой труд без этой третьей части просто бы не пропустили, но, перечитывая, я откровенно плевался. В детстве же, как это ни парадоксально, вся эта требуха проходила мимо внимание. Удивительный детский мозг останавливался только на главном, не замечая бесполезного.

Чтобы хоть как-то оправдать чтение третьей части, я, как обычно, начал изобретать велосипед и нашел здесь некий символизм, где серьезный православный мальчик Филька олицетворяет собою Россию до революции, а инженер Вошкин, юмористический образ мальчика, который сказочно изобретает всякую ересь, - это, по сути, сама советская власть. Дайте малышу, с нарисованными усами и бородой, бомбу поиграть. Вот будет потеха. Заберите ее у него уже, он давно наигрался.

В общем, произведение не для слабонервных, для интересующихся данным историческим периодом конца 20-х - начала 30-х гг. А противникам советской прозы бояться нечего, здесь вполне можно обойтись без нее.