Нам предлагают как бы триллер с детективным сюжетом, но мы сразу понимаем, что в эту упаковку напихано столько психологический и философских вопросов, что тара может и не выдержать.

Мамаша с хладнокровной бесчувственностью наступает дочери на самолюбие в тот самый момент, когда она совершенно беззащитна перед подобной чёрствостью, а уязвлённое инфантильное самолюбие, помрачая разум, заставляет девчонку совершать необдуманные поступки, едва не имевшие трагического исхода. Попутно девица пробует утолить вспышку порочной гордости небольшим актом самоистязания.

В итоге интуитивное раскаяние, пытаясь найти завершение в катарсисе, раскрывает объятия дочери навстречу стандартной демонстрации родительской заботы и тревоги, но натыкается на твёрдую стену мамашиного обвинения, прикрытого ханжеской личиной обиды: «Я думала мы лучшие подруги, а ты мне врёшь»! – которым старшая неосознанно пытается вызвать в младшей чувство вины за собственный грех, и этой виной оскорблённая душа благополучно замуровывает в два слоя своё унижение. Вообще, у мамани «добрый» и «злой» полицейский входят в базовую комплектацию (или в педагогическую матрицу), и она на раз-два переходит из режима «фельдфебель» в режим «подруга».

Блеск! На кой хрен им нужен тонкий психоанализ, когда они не умеют пользоваться врождёнными чувством любви и сострадания к собственному чаду, а о душевной чуткости не способны почерпнуть ни малейшего представления даже у Диккенса с Достоевским. Впрочем, дочурка тоже хороша. Плесканула на каменку стакан джина и понеслась, задрав хвост, со своей грошовой обидкой в сторону моря и прыгала до утра с этой писаной торбой, пока ей чуть подол на голове бантиком не завязали.

И вот не понимаю я этого членовредительства с кровопусканием. Ну, ладно ещё, духовно-психологическое самоистязание вкупе с флагелляцией. Это дело бескровное и на всё полезное, аще с рассуждением употребляешь и ясную цель оной процедуры осмысленно в уме зришь. А «ломать стекло, как шоколад в руке», это уж вы извольте оставить господину Бутусову, ведь это он законный правообладатель сего нехитрого и чреватого столбняком изобретения.

А вообще вступительный пассаж имеет весьма изящный психологический рисунок, начертанный выразительно и без излишества краткими репликами диалогов и достаточно скупой, но на удивление выразительной актёрской пластикой. Один только эпизод знакомства Молл и Паскаля чего стоит. Пальцы с траурной каймой ремесленника неторопливо и уверенно загоняют патрон в патронник и щелкают затвором винтовки. Движения плавные, отработанные до автоматизма, взгляд спокойный, чуть отрешенный, даже безразличный, пара медленно и негромко выговариваемых слов и …Молли послушно движется к машине Паскаля, как крупица железа к магниту. А непомерно распалившийся назойливый ухажёр мигом остыл под этим взглядом и, прижав уши в спине, как кролик скачет зигзагом к вершине холма.

Население острова Джерси всего 100тыс. человек, – не слишком-то многочисленный социум, – но, похоже, в толерантной Англии сословные границы делят общество не менее жёстко, чем 200 лет назад. Снобизм живёт и здравствует, как кастовая система в Индии, а ханжество и лицемерие английскогоHigh Society для них такой же элитарный вид спорта, как гольф.

Молл, прозванная в детстве дикаркой, методично и напролом, как лось через тайгу, идёт против ханжеской морали той среды, в которой она выросла и живёт. Тем нелепее выглядят её попытки оправдаться перед теми, кого она эпатирует, объясняя им, что она – хороший человек, и ведь это последнее доказывают отнюдь не словами. Паскаль же внутренне свободен. Он таков, какой есть и в лесу, и в пабе и в закрытом клубе, где его черные джинсы – не эпатаж, а бессознательное пренебрежение животного надуманными рейтинговыми условностями и привилегиями. А у Молл есть потребность в свидетелях её достоинства перед совестью и Богом, может быть, потому, что мать усердно культивировала в ней чувство вины. Она как маятник, который лишь на миг обретает покой в диаметрально противоположных точках равновесия сил, и снова летит вниз.

Её внутренний вакуум тщится наполнить себя светом и радостью, но какая-то порча естества или тайный порок понуждают её неприкаянную душу находить ощущение себя самой в боли, унижениях и мрачном патологическом death magnetic. Она не пропускает ни одного острого угла, чтобы не зацепить за него и не пораниться, и ни одной кочки или порога, чтобы не спотыкнуться. Да что там надолбы и выбоины, она, на ровном месте и походя, создает конфликтную ситуацию, ухитряясь задеть или оскорбить ближнего даже изъявлением соболезнования или принесением извинений. Молл раскаляет атмосферу одним своим присутствием, и если от взрыва ситуации осколки летят не слишком далеко и недостаточно болезненно вонзаются ей в сердце, она тут же суёт свою рыжую голову в первую попавшуюся трансформаторную будку или в пасть случайно проплывающего мимо аллигатора. И тогда, испустив смертельный вопль, она обретает, наконец, ощущение бытия. Но в этом бытии она лишняя, как тот жирный волос на её шее, который так портит вид нежной кожи и который она безуспешно пытается удалить.

Зачем одна Пустота, притягивающая боль, влечётся к другой Пустоте, боль причиняющей? Ведь с нулём что ни делай, он так нулём и останется, или хуже того, превратится в нечто иррациональное. Но ведь ноль – это просто знак, математический символ. И человек – символ. Символ вечности, который сам выбирает какой – положительный или отрицательный – будет у этой вечности знак. Но если два нуля соединены правильно, то и получается знак вечности. А если неправильно, то положительная probability аннигилирует и остаётся только Зверь. А ведь Молл (Molly) – ирландская форма имени Мария, то есть Возлюбленная.

И этот раненный и только что вкусивший крови Зверь, выбравшийся из растерзанного чрева нереализованной Любви, прополз на четвереньках, оставляя за собой багровый след, шатаясь, поднялся на ноги и встал, загородив дорогу. Он напряжённо всматривается нам в лицо, ловит наш взгляд, испытывая, кто там грядёт из тьмы, такой же зверь или Человек?

Конец фильма. Занавес.

Главное достоинство фильма, на мой взгляд, не криминальном сюжете, а в атмосферности, психологичности и убедительно-проникновенной работе актёров. Под тривиальной фабулой ощущаешь колыхание некой философской концепции, которая если и не коррелирует с твоим собственным мiровоззрением, то, несомненно, вызывает желание вникнуть в идею и поразмышлять над предложенным режиссёром вИдением духовно-психологических аспектов нашего существования.