Снова Ремарк
.
Очень понравился роман. Пропитан всеми человеческими чувствами. Много переживаний, состраданий. Без эмоций просто не можешь прочитать его. Роман, который делает человеком.
.
Произведение немного отличается от предыдущих, прочитанных мною. Если в тех романах, герои вели разгульный образ жизни, предпочитали жить легко, любили развлекаться, то во «Время жить и время умирать» Эрнст Гребер, главный герой, совершенно другой. Он живет не зная счастливой жизни, каждый день он видит умирающих людей, но при этом убивает сам, а просто потому, что нет другого выхода. Время войны. Этим все сказано. Получив отпуск, когда думаешь, что вернёшься в тёплый родительский дом, видишь только одни руины. Не знакомых домов, не знакомых людей. В этот момент понимаешь, что война не только на фронте, но и дома. Ты приехал провести время с родителями, а сам даже не можешь найти их. Но при этом все равно называешь этот период «жизнью», ведь всё-таки тебе хотя бы не приходится убивать, да ты вынужден прятаться в бомбоубежищах, но ты можешь провести время в свою пользу, а не по постоянному распоряжению ротного. Отпуск - «время жить» именно он дал Греберу насладиться жизнью, узнать, что такое любовь, получить цель ради чего хотеть вернуться назад. Но вернувшись на фронт, он погибает. «Время умирать» оно не даёт тебе жизни, ты здесь лишь марионетка.
.
>> Если бы каждый не старался непременно убедить другого в своей правде, люди, может быть, реже воевали бы. >> … в тылу война совсем иная… На фронте каждому приходится бояться только за себя; если у кого брат в этой же роте, так и то уж много. А здесь у каждого семья, и стреляют, значит, не только в него: стреляют в одного, а отзывается у всех. Это двойная, тройная и даже десятикратная война. >> Чего нельзя простить? — размышлял он. После этой войны так бесконечно много надо будет прощать и нельзя будет простить! На это не хватит целой жизни. Он видел немало убитых детей, больше, чем здесь, — он видел их повсюду: во Франции, в Голландии, в Польше, в Африке, в России, и у всех этих детей, не только у немецких, были матери, которые их оплакивали.