Здравствуйте. Этот рассказ, прочитанный в детстве на уроках литературы, не помнила совершенно. Даже намёка на сюжет не осталось. Перечитывала на днях - как впервые, не зная, чем всё закончится. И поняла после финала, что моя память просто его заблокировала как жуткий раздражитель. А новое чтение разблокировало все мои чувства... Всё самое нехорошее, что когда-либо испытывала к школе.

Поводом к перечитыванию и размышлениям послужил отзыв коллеги по сайту, благодаря чему могу высказать своё мнение относительно этого сильно взбесившего меня в детстве (да и теперь - в первый момент) произведения. Если бы автор писал в открытую, не позволяя так и сяк интерпретировать написанное, давая козыри в руки учителям, с подачи которых и было это прочитано, ощущала бы я его явную поддержку, мне, конечно, было бы проще. А так, получается, он своим рассказом вызвал бурю гнева, подняв со дна моей души весь накопившийся негатив, объяснить который сложно...

Сложно, потому что моя школьная жизнь совсем не походила на жизнь Оленьки - моя была зефирно-благополучная, без сучка и задоринки, с чудесными любимыми одноклассниками, ценящими меня интересными в своём большинстве и симпатичными учителями, с круглыми пятёрками до 9-го класса (их не было бы, если б это стоило мне хоть каких-то усилий, но это было поводом для учителей возносить таких, как я, на пьедестал). И какой надо быть неблагодарной, чтобы говорить, что я ненавидела школу, что она у меня стояла поперёк горла!

И вот Алексин всё это всколыхнул! Все эти ненавистные мне походы, внеклассные сверхурочные мероприятия, из-за которых так и прослыла я "пассивной", "не любящей музеи и пр.". Да люблю я и концерты, и спектакли, и выставки картин, и ходить в лес люблю, и т. д. и т. п. Но у меня для этого есть семья! А всё дико надоевшее, что проворачивала с учениками в книге Евдокия Савельевна, было и в моей школьной жизни, из-за которой после второго класса я ни разу не ходила в походы, а после выпускного не пошла встречать рассвет. Ничего плохого не происходило, но представьте себе только, что значит для интроверта десятилетнее ежедневное принудительное общение! И что такое каждое утро, выходя из дома, с первых шагов желать только одного: скорее вернуться домой!

У Оленьки - дочери главного героя, от имени которого ведётся рассказ, - проблемы со школой лежали в иной плоскости. Но она близка мне тем, что и ей в школе было тошно. Счастлива была она там, куда ходила по выбору, а в родном классе была чужая... Мне повезло, что меня любили учителя и одноклассники, но часы, проведённые в школе, отбивали всякую охоту к чему-то ещё: один поход "на хор", пара-тройка месяцев изостудии - вот всё, на что меня хватило, и упаси бог от каких-то кружков, секций и т. п., ибо - "Хочу домой!!!"

Рассказ тогда меня просто разгневал - потому ещё, что невыгодно было из-за какой-то там "морали" портить отношения с учителем, отчего, проглотив негодование, приходилось молча кивать, когда, словно флагом, размахивали финальными разоблачительными фразами Евдокии Савельевны. И отец Оли слушал, покорно развесив уши, - вчерашний советский школьник, приученный заглядывать в рот Учителю... Этот финальный диалог вызвал во мне самое сильное отторжение. Наверно честнее было бы попытаться высказать всё учительнице (она была у нас прелесть!), но это на бумаге я многословна, а длительная и горячая устная речь меня выматывает - ленива я на язык, энергию тратить жаль... А сочинение, где можно было бы разойтись вовсю, мы не писали по этому рассказу...

Сейчас увидела массу параллелей со своим школьным прошлым, наверно и тогда меня задевших... Отношение Люси к Оленьке напомнило мне мою одноклассницу, сильно ко мне отчего-то привязавшуюся, выказывающую преданность, какой я не ждала и не хотела... И некрасивая история Олиного "предательства" (в интерпретации Евдокии) ковырнула во мне тот выходной, когда ко мне, 11-летней, пришла эта девочка, проделав долгий путь, а мама открыла дверь и сообщила мне, а я попросила передать, что не хочу гулять, даже не потрудившись выйти к ней сама... И она так же преданно вела себя, ничуть не выказав обиды за все мои пренебрежения. А все подобные книжки царапали меня тем, что я должна была наверно силой возлюбить эту девочку в ответ. Но я правда не хотела в свой выходной видеть никого из школы!

Ещё Оля напомнила мне другую одноклассницу - девчонку редкого характера, остроумия, кругозора, которая, мне очевидно было, могла заткнуть за пояс всех нас, отличниц, но учителя её не выносили и выше четвёрок ставили редко... Это ей принадлежала одна из полюбившихся мне фраз, брошенных ею в гневе одной из учительниц: "Учитель - друг человека!"

А ведь произведение-то, если копать, гениальное. В нём столько проблем вскрывается... Например, отношения родителей и Оли, которая, если верить этой истории, за 16 лет своей жизни ни разу, получается, не огорчила близких до того рокового дня. Не приучила маму к волнениям. И поплатилась. Да ещё и огребла по полной в конце за то, что хоть раз каждый из нас допускал с родными, но нам повезло. Я и сама испытывала подобное Наде (и не раз), и причиняла такое нечаянно. А если вспомнить наших бабушек и прабабушек, то во время ВОВ половина женщин должны были так заболеть - от обилия похоронок. Поэтому что-то неправдоподобное чувствую я в произошедшем с Надеждой. Нарочитое.

Наверно действительно этот поворот относительно Оли и Евдокии в концовке был нужен писателю - был ему выгоден... Но я-то не обязана верить словам этой тётки, которая чужими детьми удовлетворяла свою потребность быть для кого-то Кем-то. И это, кстати, легче, чем воспитать своих. У одинокой учительницы, самоотверженно отдавшей себя чужим детям, сея "разумное, доброе, вечное", всегда есть возможность всё плохое в детях свалить на родителей - "вы воспитали плохого человека". Родителям же отступать некуда.

А мне она напомнила всё-таки одну учительницу (к счастью, в нач. классах на продлёнке, куда я, понятно, не ходила), с которой сталкивалась во время болезни классной. Евдокия Савельевна не внешне (наша носила не брюки и не шляпы, а платья и гульку из волос - вылитая домомучительница из "Карлсона"), но внутренне похожа на неё. Искореняя индивидуализм, не давала мне, восьмилетней, встать из-за стола в противной столовке, пока не съем то, что "все съели", и только звонок спасал мои свободную волю и желудок. Конечно, я позже прекратила ходить в столовую, а лет в 13, проходя с одноклассницами по школе, услышала как-то от неё: "Лена единственная со мной не здоровается" и подумала счастливо: "Мы квиты!"

Нет, выслушивать то, что говорила об Оле её учительница, и верить этому - вот было предательством со стороны папы, родного человека, который как раз и должен был знать своего ребёнка, как облупленного, со всеми его слабостями, хитростями, недомолвками и т. д. и т. п., а не позволять посторонней тётке, которой и надо-то всего-навсего - преподавать свою историю (за что ей и платят), а не вынюхивать, кто в кого влюблён и кто кого фотографирует, кто там что замечает или не замечает, высказывать свои домыслы в тот момент, когда семья более всего уязвима. Может, договорились бы до того, что Оля обязана была и Люсю эту на руках носить, и мальчика, который ей безразличен, и саму Евдокию? Так и представила себе, как на месте этого папы моя мама обязательно бы сказала: "А не много ли Вы на себя берёте, Евдокия Савельевна?"

Когда первые, вызванные навязанным в детстве, волны ярости схлынули в моей душе, я поняла, что теперь мне можно посмотреть на это произведение совсем под иным углом зрения. Как и на другое Анатолия Алексина, которое мы тоже проходили в школе, - "А тем временем где-то...", в котором нормальная здоровая тётенька всю жизнь ждёт чьей-то милости вместо того, чтобы хоть попытаться стать счастливой самостоятельно. И мне стало легко.

Многослойное, неоднозначное, сложное и короткое произведение "Безумная Евдокия", с которым повезло тем, кто смог за туманом сюжета рассмотреть истинный взгляд на вещи самого автора, читать советую, хотя его наверно и так приходится - по программе. Но оценку снижу - за испорченное мне настроение.