Нужно искать того, что выше сострадания, выше добра. Нужно искать Бога.
Лев Шестов

Блаженная девчонка в подвенечном платье не бежала, а летела навстречу брутальному жениху, едва сошедшему с подножки вертолёта. Взрослый ребёнок с девственно чистым сердцем вступала в новую жизнь – зрелую, загадочную и жестокую. Бояться юная Бесс даже не умела, а когда впервые столкнулась с трудностями – вахта бурового мастера на платформе длится не три дня – по привычке заговорила с Господом. Так не умел больше никто в шотландской общине ортодоксальных кальвинистов – обращаться к Всевышнему и отвечать себе его словами. Неистовая вера и поспешные толкования привели «летящую» девицу к краю, когда с очередной смены экстренно вернулся не пышущий здоровьем муж, а беспомощный паралитик, чью жизнь невозмутимые врачи назовут существованием. Бесс не сдастся, вознесёт молитву, разрушит по незнанию мир, где в храмах не висят колокола, а вера надёжно погребена под толщей застарелых дедовских догм.

«Нельзя любить слово. Надо уметь любить человека». Устами молоденькой Эмили Уотсон Ларс фон Триер в 1996 году яростно заклеймил придуманных ханжей, отведя бородатым мудрецам участь безграмотных толкователей божьей воли, что десятилетиями смотрят на небо и видят там кукиш из облаков. Первая же из череды воспитанниц мрачного датского гения рушит не столько религиозные каноны, сколько нормы общественной морали. За милой и порывистой Бесс последуют другие героини Триера – Карен в «Идиотах», Сельма из «Танцующей в темноте» и Грейс родом из «Догвилля», но только жертва одурманенной любовью шотландки окутана христианским флёром. Воззвания сиделки инвалида к Богу, принесение женской чести в жертву ради выздоровления вызывает ужас сродни исповеди безумца, однако Бесс не совершает больше ничего непостижимого, если вспомнить детали потери невинности – вместо супружеской спальни сгодился туалет, какой уж после этого страх осуждения.

Семь смертных грехов Триер переиначил в семь частей из жизни британской Марии Магдалины, хотя нести службу приходится скорее Ветхозаветному Богу. Тому самому, что устал указывать людям на грехи и разразился всемирным потопом. Отсюда и водное название фильма, а «волнами» выступает десяток одинаково мерзких мужиков, которые в силу скудоумия не верят обрушившемуся счастью с вульгарным макияжем и на шпильках, почему и укладывают рабу господню прямиком в грязь. Бесс «рассекает» жутких волков, затесавшихся среди овец, в надежде снова увидеть «пастуха» живым и на ногах, и во имя этой великой цели идут прахом любые слова, любые угрозы и поступки. Преображение Эмили Уотсон из чистой, сражающей ароматом юности крошки в потасканную вавилонскую блудницу происходит так стремительно, словно между первой попыткой соблазнения врача и новым рывком на корабль моряков-садистов успело смениться поколение. Остаётся неизменным взгляд познавшей стыд и унижение Евы, и нашедшей это терпимым, ведь её Адам успел отведать райского яблочка. Проблема лишь в том, что страдалец Стеллана Скарсгарда на библейского праотца не тянет, и жертва Бесс такая же бесполезная, как уступка мужской похоти в день свадьбы. Знание настигает человека – днём раньше, днём позже – а вместо счастливых воспоминаний в голове остаётся одно отвращение.

Через трагедию одержимой шотландки датский мизантроп укоренился в мысли о полной неспособности персонажей-мужчин вынести бремя веры, и необязательно христианской. Триеру удалось безболезненно адаптировать идеи кумира Тарковского под католическое понимание связи с Богом. В мучительных попытках обмануть судьбу Бесс напоминает литейщика Бориску из «Андрея Рублёва», чья настойчивость и упрямство увенчались вожделенным звоном колоколов. Наследник Андрея Арсеньевича в русле режиссёрского пессимизма создаёт на затерянном острове клочок земли – свою «Зону», где не действуют традиционные понятия о добре и зле, и языческие представления в духе «око за око» неизмеримо действеннее безвкусного послушания. Триер тогда, в 1996-м, отказался от жалости в любых её проявлениях, но в отличие от фильмов раннего этапа, аскетизм и обскурантизм «Волн» обладает чертами авторского манифеста, ещё только хаотического и набросочного, но уже достаточного, чтобы подвергать главную героиню не остракизму, а уважению. Вера и отчаяние Бесс безрассудны, девушка обитает на задворках рационализма, откуда выбирается единственный раз за фильм – когда не слышит голоса Всевышнего и теряется при отсутствии новых указаний. Спасает та самая настойчивость, подсмотренная у Тарковского, которой нет прагматичного объяснения, зато есть надежда на чудо.

Триер с видимой неохотой возвращается из вымышленной вселенной с колоколами в небе на грешную землю, с многообразием конфессией и совсем уж чудовищным применением религии как пороха для ружейного ствола. Сюжет ленты «Рассекая волны» скукоживается до размеров крохотной общины, коих на одном Туманном Альбионе хватает с избытком, но благодаря яростной силе слова и таланту съёмки история оживает и бросает в дрожь, даже при наличии гадостных сцен. Чувство меры в итоге проигрывает художественному вкусу автора, который идёт на риск, выводит зрителя из зоны комфорта и ухитряется при этом вызывать симпатии к персонажам методом от противного. В сущности, и калека Ян, сыгранный Скарсгардом, не тянет на извращенца – это любящий, заботливый, пусть и грубоватый, до обидного невезучий мужик. Триер между делом установил некий стандарт для драм, где в центре внимания паралитики, их чудовищная боль и невольное желание поскорее умереть, чтобы не мучить потом ни себя, ни любимую женщину. За датчанином подсмотрят и землячка Сюзанна Бир в «Открытых сердцах», и хитрый испанец Алехандро Аменабар для ленты «Море внутри». Давить на жалость – наука нехитрая, а лютый Ларс управился с ловкостью нейрохирурга. Нашлось бы на кого направить инструмент – стоя у черты терять так и так нечего.